Роберт Маккаммон

В животе малость бурчало, да.

Ему показалось, что ни один из этих двоих не собирался причинять ему вред, раз уж сам главный констебль, его помощник и судья Арчер подписали бумаги о его спасении из Ньюгейта.

Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, я верил, что живу в волшебном городе, — мягко проговорил он, — в котором никогда не случится ничего плохого. Мне хотелось верить, что все вокруг — добрые, честные и справедливые люди. Я хотел верить, что тяжкий труд в конце концов вознаграждается по заслугам и что каждый человек — хозяин своему слову. Мне хотелось верить, что люди — истинные христиане все дни недели, а не только по воскресеньям, что закон справедлив, а политики мудры, и ес­ли ты идешь по жизни прямой и ровной дорогой, то обретешь покой, которого ищешь.
Отец улыбнулся, но на его улыбку было тяжело смотреть. На мгновение мне показалось, что я вижу в нем мальчика, скрытого под той субстанцией, которую миссис Невилл в привидевшемся мне сне назвала «патиной времени».

забывай, понимаешь?
— Не забывать? Что?
— Все, — ответила моя учительница. — Все, что видишь вокруг себя каждую секунду своего детства. Попрощавшись с прошедшим днем, обязательно забери с собой его кусочек, спрячь в самый дальний уголок памяти и храни там как драгоценное сокровище

Подумать только: за каких-то пятнадцать центов можно купить слезу счастья!

о временах, когда леса еще оставались густыми и девственными, единственным источником света по ночам были индейские костры, а Зефир мог существовать лишь в воспаленном воображении какого-нибудь бесноватого шамана.

Солнце пригревало, и холмы полыхали желтым пламенем. Через неделю листва в лесах станет коричневой и начнет опадать. Стоял один из тех чудесных дней, когда даже синие тени прекрасны и ты инстинктивно ощущаешь, что нужно замедлить шаг и насладиться красотой природы, которая очень скоро увянет.

найдет себе других добровольцев.
— А что, если никто не пойдет с ним? Что, если все предпочтут отсиживаться в кустах?
— Ну что ж, если в городе некому помочь шерифу, это означает, что никому нет дела до закона и порядка. Значит, Зефир заслуживает того, чтобы его иссушило солнце и стер с лица земли ветер.
Отец повернулся к маме, его губы были плотно сжаты.
— Но мы и есть Зефир, Ребекка. Ты, я, Кори. Шериф Джей-Ти. И те десять человек, что отказались идти вместе с ним защищать закон. Все мы и есть Зефир.

отведали засахаренных яблок с арахисом, умяли по хот-догу в кукурузном тесте и наполнили животы безалкогольным пивом из корнеплодов.

Жаль, что нет на свете места наподобие кинозала, куда можно было бы прийти и, выбрав из миллионов имен нужное, нажать кнопку и, глядя на появившееся на экране лицо, услышать всю историю этого человека, рассказанную им самим.