Владимир Войнович

Ком, панинка, шляфен,
Дам тебе часы,
Мыло и тушенку,
А ты скидай трусы…

Мой дядя самых честных правил,
Когда не в шутку занемог,
Кухарке Дуне так заправил,
Что повар вытащить не мог…

— Ну, говори, — разрешил Кисель.

— У меня, вишь, до войны баба была.

— До войны только? А во время войны не было?

— Да не в том, — отмахнулся Чонкин. — А в том, что с офицером живет. Я, слышь, тута, а она тама с летчиком, и надо ей, слышь, письмишко накарябать, ну, что нехорошо, что как это мужик у тебя вроде как это, а ты так вот, а?

— Ну так в чем же дело? И напиши. Напиши, — решительно повторил Кисель. — Напиши: ах ты, сука позорная, я здесь кровь за родину и за Сталина проливаю, а ты, блядина, потерявши остатки стыда, с летчиками в пуху кувыркаешься, мертвые петли делаешь, в штопор вошла, бесстыдница, и выйти никак не можешь!

— Во! — обрадовался Чонкин.

— Я вас, конечно, могу расстрелять, — любезно улыбнулся Лаврентий Павлович, — но мне нужно хотя бы приблизительно знать, за что.

У нас в свое время много и с перебором твердили о приоритете отечественной науки, о том, что русские изобрели все раньше других. Эти утверждения были так навязчивы, что породили много насмешек и поговорку: «Россия — родина слонов». Доходило до смешного: якобы рентген изобрел русский мужик, который в четырнадцатом веке сказал своей жене: «Я тебя, суку, насквозь вижу!»

Около прыща на деревянной скамеечке сидела неопрятная старуха в вязаной кофте с непокрытою головой. У ног ее лежала кошелка, очевидно, с продуктами, а в руках она держала чекушку водки, к которой время от времени и прикладывалась, бормоча нечто, что было мало похоже на членораздельную речь. Если вслушаться, можно было разобрать отдельные слова вроде «дерьмократы», «пидарасы» и «расстрелять».

Разрешите доложить, что за время Вашего отсутствия и моего присутствия на посту, а именно по охране боевой техники самолета, никаких происшествий не случилось, о чем сообщаю в письменном виде. А также разрешите доложить, что, воспитанный в духе беззаветной преданности нашей Партии, Народу и лично Великому Гению тов. Сталину И. В., я готов и в дальнейшем беспрекословно служить по защите нашей Социалистической Родины и охране ее Границ, для чего прошу выдать мне сухой паек на неопределенное время, а также недополученный мною комплект обмундирования.
В моей просьбе прошу не отказать.
К сему остаюсь…

— Сосед, не дашь ли газетки угоститься твоей махорочкой, а то спички дома забыл.

Надо подать проект, — подумал секретарь, — чтобы в каждом районе было два Учреждения. Тогда первое будет выполнять свои функции, а второе будет наблюдать, чтобы не пропало первое

— Ты чья будешь, девочка? — спросил Иван.
— Я-то Килина, а ты чей?
— А я сам свой, — усмехнулся Иван.
— А я папина и мамина, — похвасталась девочка.
— А кого ты больше любишь — папу или маму?
— Сталина, — сказала девочка и, смутившись, убежала.