Давид Гроссман

Уже долгие годы Теодора не видела свою деревеньку с такой ясностью: эти дворики и узкие улочки, вымощенные булыжниками, которые на острове называли «обезьяньими головами». Почти пятьдесят лет она запрещала себе вернуться туда даже на миг, перекрыв и забаррикадировав тот дальний уголок памяти, ибо знала, что сердце ее разорвется от невыносимой тоски и горя.

человек – неважно, кто именно, – решает заковать свою душу в непроницаемый панцирь, но лишь на какое-то время – чтобы выполнить трудное задание, и неважно, какое именно, – так вот, сумеет ли этот человек после выполнения своего трудного задания снова стать самим собой, выбраться из-под панциря?

Мама Асафа рассказывала, что первый год в детском саду, до появления Рои, Асаф был такой одинокий, что, когда однажды подцепил там вшей, она даже обрадовалась – ведь это означало, что он контактировал с кем-то.

В прошлом году у них появился новый учитель, некий Хаим Эзриэли. Пожилой, одинокий, застенчивый человек, которого они затравили. Рои руководил травлей, и Асаф был со всеми заодно. Он не сделал ничего особенно подлого, просто был частью всеобщего издевательства. А учитель ему ведь симпатизировал и, узнав, что Асаф интересуется греческой мифологией, подарил отличную книгу об античных богах.

Асафу не нравились эти мысли, они накатывали на него, когда он сидел один в своей комнате, или в странные мгновения между явью и сном. Вдруг цепляла такая вот ледяная мысль и утягивала в бездонную пропасть непонятного.

А еще не было желания выходить на бойкую улицу, натыкаться на незнакомых людей, разговаривать словами, которыми все пользуются.

У него были старые часы – из тех, что выпускали в Эрец-Исраэль в эпоху британского мандата, – вместо цифр на них были обозначены имена двенадцати колен Израилевых.

Впервые с тех пор, как она покинула дом, в Тамар пробудилась тоска по маме, по дурацкой ее восторженности, которую все они вечно давили, даже с какой-то жестокостью давили, по этим ее нелепым, душераздирающим уловкам…

А позже, когда испачкалось и это, он надел ее широкую свободную футболку – из тех, что она планировала использовать в качестве «рабочих халатов». Осталась с тех пор, когда она была жиртрестом, сказала Тамар, и Асаф ответил, что не верит в это. И она рассмеялась:
– Погоди, вот увидишь на фотке – я была как слониха!
И Асаф дико обрадовался этому намеку на общее будущее.