Дискурсы свободы в российской интеллектуальной истории. Антология

свобода распознается не как универсальная норма, практика или общая идея, а в первую очередь — как личный пример.

даже в периоды частичной или полной отмены государственной цензуры (на короткое время после февраля 1917 г. или в годы перестройки и после распада Советского Союза) вопрос о свободе слова остается центральным в публичных дискурсах российского обществ

Из этого конституирующего характера дискурса свободы следует еще один ее смысл, вынесенный в заголовок второго раздела, — ее связь с представлением о политическом порядке, на ней основанном.

Из этого конституирующего характера дискурса свободы следует еще один ее смысл, вынесенный в заголовок второго раздела, — ее связь с представлением о политическом порядке, на ней основанном.

реального опыта. Но даже пустая декларация имеет характер обещания и обязательства, которое может быть вменено властному субъекту, как это практиковали советские правозащитники, напоминавшие власти о ее конституционных обязательствах. Поэтому, однажды провозглашенный, дискурс свободы становится неустранимым из социального пространства.

модус утверждения свободы в ней продолжает оставаться нормативно-императивным, учреждающим самим высказыванием новую политическую реальность или по крайней мере возвещающим ее. Такой императив может остаться «пустой декларацией», подобно «Наказу» Екатерины II или советским конституциям, и тогда возникает разрыв между провозглашенной свободой и ее отсутствием как реально

азгул гласности и разрешенности, начавшийся в 1986 году, полностью изменил эту атмосферу. Мы мучаемся очередями и безденежьем — и вот, ездим в Англию: ситуация совершенно шизофреническа