Алан Уотс

Г. К. Честертон когда-то заметил, что одно дело удивляться горгоне или грифону — существам, которых в природе не существует, — а другое дело удивляться носорогу или жирафу, которые встречаются в природе, но выглядят так, словно попали в наш мир из сказки. Чувствовать странность всего, что нас окружает, означает каждый раз по-новому видеть самые обычные вещи. Почему из всех возможных миров существует лишь этот один с таинственно искривлённым пространством-временем? Почему в пространстве разбросаны колоссальные и на первый взгляд никому не нужные скопления галактик, в одной из которых живые трубки самостоятельно развлекаются игрой в «кто кого съест»? Откуда это неописуемое разнообразие форм, наблюдаемое нами в мире, в котором можно встретить всё — от утончённой структуры снежинки и молекулы до поразительного великолепия птицы-лиры и фазана?

Таким образом, задача философии сводится к тому, чтобы вылечить людей от привычки задавать бессмысленные вопросы. Витгенштейн, как мы увидим позже, в чём-то был прав. Однако удивление — это не болезнь. Способность удивляться и выражать свои чувства в поэзии и искусстве относится к числу самых существенных качеств, которые отличают человека от других животных, а разумных и проницательных людей — от идиотов

Однако то, что человек ощущает себя временным одиноким пришельцем в этот мир, находится в явном противоречии со всем, что говорит о человеке (и других организмах) современная наука. Мы не приходим в этот мир, мы появляемся из него, как листья на дереве. Вселенная «человечится» точно так же, как океан волнуется. Каждый индивид представляет собой целое измерение мира природы, уникальное действие всей Вселенной. Однако большинство из нас если и осознаёт эту истину непосредственно, то случается это крайне редко. Даже те, кто знают, что это верно теоретически, не чувствуют и не переживают этого в жизни, продолжая осознавать себя отдельными «эго» в мешке из кожи