Анастасия Каркачёва

может ли быть так, что женщины всегда уже в какой-то мере мертвы, или наоборот, в какой-то мере еще не начали существовать

Я помню, как однажды приняла близко к сердцу совет Генри Джеймса «Попробуй быть одним из тех людей, от кого ничего не ускользает».

Я попыталась объяснить ей, что на пикеты ходят не затем, чтобы остановить события. На них ходят, чтобы выступить свидетелем того, что в противном случае государство сделало бы в полной темноте.

«В основном, мы принимаем данное в опыте качество физического объекта за внутренне присущее ему качество», — это так называемое систематическое ошибочное восприятие цвета. Возможно, то же верно и для любви. Но я не хочу думать об этом, по крайней мере, пока. Я в тебя верила.

Я наблюдала, как на дне бассейна белый зимний свет перемежается с блеклым голубым; было ясно, что вместе они составляли бога.

Я могу вспомнить множество случаев, когда какой-то синий внезапно меня обнадежил (резкий поворот на горном серпантине, за которым внезапно обнаруживаешь океан; щелчок выключателя в чужой ванной, зажигающий вовсе не белый, а голубой — как яйцо малиновки — свет; стайка темно-синих бутылочных крышечек, вдавленных в цемент на Уильямсбургском мосту; сияющая гора битого синего стекла у здания стекольной фабрики в Мексике), но сейчас я не могу вспомнить ни одного раза, когда синий цвет привел бы меня в отчаяние.

Полукруг ослепительно бирюзового океана — вот первичная сцена этой любви. Мою жизнь делает замечательной уже то, что такой синий цвет вообще существует, что я его видела. Видела что-то настолько прекрасное. Обнаруживала себя в самой его середине. Без выбора. Вчера я вернулась туда снова постоять на горе.

Я не стану выбирать между мирскими синими вещами и словами, которые их обозначают: с тем же успехом можете прокаливать спицу и готовиться пожертвовать своими глазами. Вам же хуже.

Я проделала такой долгий путь и теперь едва могу взглянуть на них. Возможно, я случайно соприкоснулась с буддийским постулатом о том, что просветление — это высшая степень разочарования.

молодой врач попросил меня оценить боль по шкале от одного до десяти, я растерялась, почувствовав будто мне здесь не место, и сказала «шесть». «Запишите „восемь“, — сказал он медсестре, — потому что женщины всегда преуменьшают свою боль». «Мужчины всегда говорят „одиннадцать“», — сказал он. Я не поверила, но подумала, что ему лучше знать.