Михаил Хорьков

Отсутствие или искажение этого чувства могут опаснейшим образом ограничить способность личности к идентификации. Глобальная необходимость идентификации подготавливается всем ходом юношеского развития, требующего от подростка отказа от мира детских грез и доверчивого вступления во «взрослую» самостоятельную жизнь.

Как бы ни были беззащитны младенцы, в их распоряжении есть матери, для защиты матерей существуют семьи, общества поддерживают институт семьи, а традиции обеспечивают культурную преемственность системам ухода и воспитания. И все это необходимо ребенку для человеческого развития, так как его окружение должно обеспечить ту внешнюю целостность и преемственность, которые, подобно второй утробе, позволяют ребенку поэтапно развить свои отдельные способности и объединить их в серии психосоциальных кризисов.

Поэтому я буду говорить здесь о Надежде, Воле, Целеустремленности и Умении, как о рудиментах добродетели, развившейся в детстве; о Верности, как о юношеской добродетели и о Любви, Заботе и Мудрости, как центральных добродетелях зрелого возраста

Жизнь вместе значит здесь больше, чем случайная близость. Она означает «взаимное проникновение» этапов жизни отдельных людей, взаимодействие с этапами жизни других, которые двигают его по мере того, как он двигает их. Поэтому в последние годы я пытался описать весь жизненный цикл как интегрированный психосоциальный феномен вместо того, чтобы использовать подход, который (по аналогии с телеологией) можно было бы назвать «оригинологаческим», то есть попытку выводить значение развития прежде всего из реконструкции жизни ребенка.

Надежда – это онтогенетическая основа веры, и она питается верой взрослых, которая охватывает различные виды заботы

Надежда изначально основывается на первых встречах новорожденного с заслуживающими доверия материнскими лицами, которые реагируют на его потребность в поглощении и контакте с теплыми и успокаивающими пеленками и дают пищу, которую приятно принимать и легко усваивать, и которые не дают ему испытывать чувства неудовлетворения из-за получения слишком мало и слишком поздно. Это далеко не просто инстинктивное или инстинктуальное дело. Биологическому материнству требуется, по меньшей мере, три связующих звена с социальным опытом: прошлый опыт матери, когда за ней самой ухаживала ее мать, понятие материнства, которое разделяется с заслуживающими доверия окружающими людьми, и всеохватывающий образ мира, связующий прошлое, настоящее и будущее в убедительную систему провидения. Только тогда мать может что-то дать ребенку

Сила эго зависит, кроме всего прочего, от чувства принятого деятельного участия в цепи неизбежных событий

существу, мы вымученно пытаемся выразить то, что мы ценим, используя двойное отрицание: человек, о котором мы бы сказали, что он здоров, относительно устойчив к регрессии, или несколько более свободен от регрессии, или менее подвержен противоречиям, чем можно ожидать

По мере того, как ощущения и мышцы ребенка ухватываются за возможность более активного опыта, перед ним встает двойная потребность в самоконтроле и приеме контроля от других

психоанализ, и генетическая психология считают центральной в этот период роста безопасную «апперцепцию объекта». Психологи подразумевают под этим способность воспринимать постоянное качество мира вещей, тогда как психоаналитики свободно говорят о первом объекте любви, т. е. об опыте заботящегося человека, как связного существа, отвечающего на физические и эмоциональные потребности ожидаемым образом, и поэтому заслуживает доверия и лицо, которое узнают в ответ на узнавание. Эти два вида объекта являются первым знанием, первой проверкой и, таким образом, основой надежды