Бенхамин Лабатут

Точно такое желание смерти завладело и партийной верхушкой социал-националистической партии: с собой покончили пятьдесят три генерала пехоты, четырнадцать генералов авиации и одиннадцать военачальников ВМФ. Кроме того, та же участь постигла министра образования Бернгарда Руста, рейхсминистра юстиции Отто Тирака, фельдмаршала Вальтера Моделя, «Лиса пустыни» Эрвина Роммеля и, разумеется, самого фюрера. Другие, вроде Германа Геринга, колебались, их арестовали, однако арест лишь отсрочил неизбежное. Когда медики сообщили о том, что Геринг готов предстать перед трибуналом, его судили на Нюрнбергском процессе и приговорили к повешению. Осужденный попросил его расстрелять — не хотел умирать, как обыкновенный преступник. Узнав о том, что ему намерены отказать в последнем желании, он разгрыз ампулу с цианидом, которую прятал во флаконе с помадой для волос. В предсмертной записке бывший рейхсмаршал объяснил: он решил лишить себя жизни, «как великий Ганнибал». Союзники попытались скрыть все следы той ампулы. Удалили осколки изо рта Геринга и отправили его одежду, личные вещи и тело в городской крематорий при Мюнхенском восточном кладбище. Там в одной из печей тело рейхсмаршала предали огню, и его прах смешался с останками тысяч политических заключенных и оппозиционеров нацистского режима, обезглавленных в Мюнхенской тюрьме, с прахом детей-инвалидов и пациентов психиатрических клиник, умерших в ходе программы «Т-4», и останками бессчетного количества жертв концлагерей. В полночь горстку его пепла развеяли над ручьем Венцбах. Место выбрали наугад, чтобы потомки не смогли поклониться могиле Геринга. Однако все усилия союзников оказались тщетными. Коллекционеры и по сей день обмениваются предметами, принадлежавшими последнему выдающемуся лидеру нацистов, главнокомандующему люфтваффе и преемнику Гитлера

Вовсе не атомные бомбы, компьютеры, биологическое оружие или климатическая катастрофа, а простая математика меняет мир до такой степени, что совсем скоро, всего через пару десятков лет максимум, мы не сможем понять, что значит — быть человеком. Мы и прежде не понимали, сказал он, только теперь всё становится хуже.

Цианид убивает настолько молниеносно, что есть всего одно описание вкуса этого яда, которое в начале XIX века оставил индийский ювелир М. П. Прасад. Ему было тридцать два года. Проглотив яд, он успел написать такие строчки: «Врачи, цианистый калий. Я выпил. Жжет язык, вкус горький».

Из-за открытия, которое сделал Габер, европейский военный конфликт растянулся на два года, унося жизни нескольких миллионов человек

и то и дело вспоминал слова своего наставника, датского физика Нильса Бора: тот, кто может смотреть на головокружительный океанский простор, не закрывая глаз, способен постичь часть вечности.

так он познакомился с Гейзенбергом. Во время горных походов он убедил молодого физика в том, что, говоря об атомах, язык можно использовать лишь как поэзию.

Физик, как и поэт, не должен описывать явления окружающего мира. Его задача — создавать метафоры и связи между мыслями

Когда один из электронов, двигаясь вокруг ядра, переходит на другой энергетический уровень, испускается фотон — частица света. Этот свет можно зафиксировать на фотопластинке. Только этот свет, рожденный внутри атома, несет информацию о его устройстве и может быть измерен напрямую

у квантовых частиц нет какой-то одной идентичности, они живут в пространстве возможностей, которые накладываются друг на друга. Электрон, объяснил Гейзенберг, не существует только в одном месте, а сразу в нескольких; у него не одна скорость, а множество. Волновая функция показывает все эти возможности, наложенные одна на другую.

После обеда Гейзенберг и Бор представили свою версию квантовой механики, которая стала известна как «копенгагенская интерпретация».
Реальность, сказали они присутствующим, не существует отдельно от акта наблюдения. У квантовой частицы нет характерных свойств. Электрон не находится ни в каком конкретном месте до тех пор, пока его не измерят; он появляется лишь в момент измерения. До того у него нет никаких свойств; невозможно даже думать о нем, пока не начнешь наблюдать его. Он существует определенным образом, когда его обнаруживает определенный инструмент. Нет смысла размышлять о том, как он двигается, где находится и что он такое, в момент между измерениями. Он, как Луна в буддизме: измерение делает его реальным.