, когда я выросла, уже ближе к моему двадцатилетию, она привыкла все больше откровенно говорить со мной: о своем неблагополучном детстве, своей непростой семье и беспокойных отношениях с папой. Казалось, она была рада моей поддержке, и после всех этих лет я могу сделать вывод, что она просто пользовалась моей привязанностью к ней. Она точно знала, как можно вызвать у меня сострадание и благодаря этому всегда могла рассчитывать, что я займу ее сторону.