Доминик Смит

В тысяча шестьсот тридцатых, насколько знает Элли Шипли, размер холста определялся шириной голландского ткацкого станка — чуть больше пятидесяти четырех дюймов.

все же мысль, что он несколько месяцев спал под фальшивкой, воспринимается как личное оскорбление. Чужой человек встал ногами на его двуспальный матрац и снял картину, которая хранилась в семье больше трехсот лет. Каждую ночь он, как дурак, засыпал под неправильной девочкой возле неправильной березы.

Студентам часто хочется считать синеватую дымку у Рембрандта знаком чего-то духовного, но Элли напоминает, что это скорее техническое достижение, чем тоска о Боге. Религия имела свое место, но оно было скорее практическое — ее терпели, как прочный стол в кухне. Это была республика, огражденная дамбами и рассеченная каналами; угроза ветхозаветных моровых поветрий, Божьего возмездия или потопа не давала людям спокойно спать по ночам. Перед лицом этого всего голландцы разрывались между тем, чтобы угодить Богу и угодить собственным аппетитам.

Пахнет здесь не опилками и торфом, а лавандой, воском, свежими стружками

Элли думает, что миром правят семейные пары, что незамужние женщины становятся хорошими учеными, поскольку любовь к книгам и чрезмерные знания делают их бесполыми. Мир отдает им крошечный участок, который никому больше не нужен.

А поскольку на выставке нет голландских тяжеловесов — Вермеера, Рембрандта, Хальса, — публика собралась серьезная. Никаких светских львов и львиц, только истинные патриоты искусства и критики