Школа гражданского просвещения

Игорь Моисеев вряд ли сильно преувеличивал, когда рассказывал анекдот после гастролей своего ансамбля в США в 1958 году: «Рецензенты писали: „Эти артисты, несомненно, работники КГБ, натренированные для того, чтобы иметь такой успех“. Им отвечали: „Если чекисты так танцуют, то как же должны танцевать настоящие артисты?!“» [2].

кую записку Николая Карамзина «О древней и новой России», в которой тот доказывал, что России нужен абсолютный правитель, чтобы предотвратить анархию. По словам Пайпса, Карамзин предложил России трудный выбор между монархией и демократией, но «предпочел чрезмерную власть» хаосу. Консерватизм, подчеркивал Пайпс, — аутентичная русская политика, тогда как либерализм и радикализм заимствованы на Западе. После публикации этой книги, к его собственному удивлению, Пайпсу предложили постоянное место в Гарварде.

В этот период Пайпс начал работу над биографией Петра Струве и заинтересовался русской интеллигенцией. В 1960-м он издал сборник статей на эту тему; однако книга получилась не только об этом, но и о развитии советской культуры после смерти Сталина. Авторы исторических статей в этом сборнике (включая самого Пайпса) старались извлечь уроки для советской современности. В предисловии профессор отмечал: понимание того, как русские интеллектуалы общались с «технической и административной бюрократией» в XIX веке, представляет собой интересную и широкую проблему, потому что она возникает «в каждой современной или модернизирующейся стране». В отличие от соци

Высочайшая степень дискурсивного напряжения темы гражданственности, таким образом, в России была достигнута в тотально негражданской среде.

Для него главным было уловить суть исторического процесса, использовав для этого «правильные» источники, и отразить историю приемлемым для широкого круга людей языком.

сформулирует в понятиях хорошо всем известной формулы идентификационной триады «зрелой» империи: православие — самодержавие — духовно-нравственные традиции народа.

есть просвещение историей, по Ломоносову, не в меньшей степени, если не в большей, должно основываться на эмоциональном восприятии прошлого и стать тем самым образной памятью.

Следовательно, на принятии исторического факта или события скорее как объекта веры, а не «продукта» критического разума, то есть закрепленного в сознании не с помощью понятий, а через зримый образ, подобно иконе.

Следовательно, на принятии исторического факта или события скорее как объекта веры, а не «продукта» критического разума, то есть закрепленного в сознании не с помощью понятий, а через зримый образ, подобно иконе.

Карамзин пишет: «Все народное ничто перед человеческим. Главное дело быть людьми, а не Славянами. Что хорошо для людей, то не может быть дурно для Руских; и что Англичане или Немцы изобрели для пользы, выгоды человека, то мое, ибо я человек»

насколько упорно и последовательно государства всего мира стремятся контролировать процесс исторического просвещения в нашу, казалось бы, деидеологизированную глобальную эпоху.