Василий Шукшин

Моня мысленно вообразил вдруг огромнейший простор своей родины, России,как бесконечную равнину, и увидел себя на той равнине – идет спокойно по дороге, руки в карманах, поглядывает вокруг… И в такой ходьбе – ничего больше, идет, и все,– почудилось Моне некое собственное величие. Вот так пройдет человек по земле – без крика, без возгласов,– поглядит на все тут – и уйдет. А потом хватятся: кто был-то! Кто был-то! Кто был… Кто был…

Память все же выталкивает и выталкивает из глубины прожитой жизни светлые, милые сердцу далекие дни. Так в мутной, стоялой воде тихого озера бьют со дна чистые родники.

Он любит… Когда любят, то стыдятся.

— Ё-мое, — говорил он себе негромко, изумленный, — да она просто красавица! Просто зоренька ясная. Колобок просто… Красная шапочка…

— Я некрасивый, — зачем-то сказал Егор.
Люба засмеялась.
— Пойдем-ка посидим пока в чайной, — сказала она. — Расскажи про себя, что ли…
— Я непьющий, — поспешил Егор.

— Кто тебя в убийцы зачисляет! Но только ты тоже, того… что ты булгахтер, это ты тоже… не заливай тут. Булгахтер! Я булгахтеров-то видел-перевидел!.. Булгахтера тихие все, маленько вроде пришибленные. У булгахтера голос слабенький, очечки… и, потом, я заметил: они все курносые. Какой же ты булгахтер — об твой лоб-то можно поросят шестимесячных бить. Это ты Любке вон говори про булгахтера — она поверит. А я, как ты зашел, сразу определил: этот — или за драку, или машину лесу украл. Так?
— Тебе прямо оперуполномоченным работать, отец, — сказал Егор. — Цены бы не было. Колчаку не служил в молодые годы? В контрразведке белогвардейской?
Старик часто-часто заморгал. Тут он чего-то растерялся. А чего — он и сам не знал. Слова очень уж зловещие.

— Ты что, выдумал, что ли?

— Где это они у тебя рваные-то ходют? — не вытерпел он.

— В две смены работать и — пешком? Ловко…
— Пешком! Пешком — туда и назад, скважина! А где, так ишо побежишь — штоб не опоздать. Отольются они тебе, эти денюжки, вспомнишь ты их не раз.

Жена все злилась; он то и дело получал «скважину», сам тоже злился, но обзываться вслух не смел.