Маргерит Cешей

Остановись, Алиса, ты меня пугаешь, ты – лев!“ На самом деле я вовсе не видела в ней льва: я использовала это слово, чтобы выразить то, как я воспринимала все увеличивающийся образ своей подруги и тот факт, что я перестала ее узнавать.

казалось, что улица была живой, настоящей, веселой, и люди, которые ходили по улицам, были живыми, реальными, в то время как все, что происходило во дворе школы, было бесконечным, ирреальным, механическим, бессмысленным: это был кошмар иголки в стоге сена.

На всем протяжении визита подруги я отчаянно пыталась войти с ней в контакт, почувствовать, что она здесь, живая и осязаемая. Или же ничего этого не было, и она тоже была частью ирреального мира?

«Эти больные отвернулись от внешней реальности и именно поэтому знают намного больше, чем мы, о реальности внутренней, психической, и могут поведать нам об аспектах, которые в ином случае остались бы нам недоступны»

Поскольку ее желание удовлетворялось, та вина, которую она чувствовала из-за того, что хотела проникнуть в Мамино тело, неожиданно для нее исчезла.

внимание, которое пациентка уделяла внешнему миру, проистекало из удовлетворения ее фундаментальных потребностей

Фактически, как мы уже видели, люди и предметы воспринимались Рене лишь как некое продолжение ее самой, оставаясь все же чем-то совершенно другим, нежели она сама.

Однако, по мере того как бессознательное пациентки чувствует себя все спокойнее благодаря любви мамы-аналитика, энергия, которая ранее использовалась для саморазрушительных побуждений, высвобождается для того, чтобы переключиться на инстинкт сохранения Я

Известно, что Болдуин рассматривает имитацию как один из двух источников осознания себя и другого – первым источником является проекция

свою очередь, освобождение от радикального эгоцентризма, в плену которого находилась больная, могло произойти только с помощью двух механизмов – символической проекции и имитации.