Мос-Анджелес. Избранное

В случае Кабакова интуиция подсказывает нам, что «там», безусловно, что-то есть, нечто очень важное, что всем нам необходимо узнать, но художник прилагает титанические усилия, чтобы от нас это скрыть. Он надевает на себя бесконечную серию масок, одна внутри другой — это как русская матрешка или смерть Кощея Бессмертного, которая находится в яйце, которое находится в утке, которая...
Он не дает возможности насадить себя на булавку теории или школы. Как только нам показалось, что мы посадили его в искусствоведческую сетку, как он почти как его муха, уже перелетел в другое место. Радикальность его жеста состоит в том, что он примерно в одно время с Роланом Бартом и Мишелем Фуко поставил под сомнение саму идею авторства. Парадокс состоит в том, что художник, утверждающий вслед за Самюэлем Беккетом «какая разница кто говорит», произносит эти слова безошибочно узнаваемым голосом.

Это литературный проект, выполненный художником. Как сказал Роберт Сторр: «У Кабакова цели повествовательные, но средства изобразительные».

Религиозность для Кабакова — это состояние включенности в ноосферу, а свет — это атрибут такой включенности, своего рода индикатор, показывающий, что «прибор включен».