Интернат

— С другой стороны тоже стреляют, — огрызается Валера.
— Стреляют, — соглашается Нина. — Только ведь вы об этом тоже не говорите. Будто вас это не касается. Хотя давно следовало определиться, с какой вы стороны. Привыкли всю жизнь прятаться. Привыкли, что вы ни при чём, что за вас всегда кто-то всё решит, что кто-то всё порешает. А вот не решит, не порешает. Не в этот раз. Потому что вы тоже всё видели и всё знали. Но молчали и не говорили. Судить вас за это, конечно, не будут, но и на благодарную память потомков можете не рассчитывать. Короче, — говорит Нина и решительно поднимается, — не тешьте себя иллюзиями, отвечать будут все. И хуже всего будет тем, кто отвечать не привык.

Каждый, убегая, что-то с собой тащил, он вот, похоже, решил, что без подушек отправляться куда-то не имеет никакого смысла.

Мир простой и понятный. Его ровно столько, сколько ты сможешь ощутить и охватить своей памятью. У него чёткие очертания и прочные границы. Границы эти пролегают совсем рядом — за ближним строем холодных деревьев. Там, дальше, за этими видимыми границами, начинается что-то другое — что-то совсем чужое, непонятное и потому малоинтересное: неведомые тебе люди, не касающиеся тебя обстоятельства, не прояснённая для тебя страна. Тут наоборот — всё на своём месте, всё можно познать на ощупь, всё прочитывается по голосу. Дом, наполненный тысячью предметов, вместительный и выученный наизусть, до последней пуговицы в ящике на чердаке. Семья, к которой привык так, как привыкают к собственному телу. Родители — ещё живые и здоровые, от которых всё больше отдаляешься, которые всё меньше тебя понимают, хотя это ни в какой мере тебя не волнует, достаточно того, что они просто где-то есть, где-то рядом, оберегают тысячу привычных для тебя с детства предметов, причастны к тысяче известных тебе с детства голосов, поэтому пусть отдаляются, пусть не понимают — в этом мире им всё равно найдётся место, хватит времени, чтобы всё поправить, хватит пространства, чтобы не мешать друг другу. Хватит места для школы — с её мертвенным духом подогретой еды, с гулкими вечерними коридорами, с близостью и отчуждением. Хватит места для друзей и знакомых, для необязательных разговоров, недолгого увлечения, неосознанных страхов