Состояние постмодерна. Исследование истоков культурных изменений

Цель установления восьмичасового рабочего дня с оплатой в пять долларов лишь отчасти заключалась в том, чтобы гарантировать согласие рабочего с дисциплиной, необходимой для обслуживания высокопроизводительной сборочной системы. Одновременно это означало еще и предоставление рабочим достаточного дохода и свободного времени для потребления продуктов массового производства, к которому корпорации готовы были перейти в невиданных прежде масштабах.

ассан формулирует это очень красиво: «Все изменилось, но ничего не поменялось»

Что бы мы еще ни делали с понятием постмодернизма, мы не должны интерпретировать его как некое автономное художественное течение. Укорененность в повседневной жизни является одной из его наиболее явных и прозрачных особенностей.

Результатом всего этого была глобальная война. И Гертруде Стайн, и Пикассо она представлялась кубистской войной, которая велась на таком большом количестве фронтов и на таком большом количестве пространств, что ее полный смысл представляется постижимым лишь в глобальном масштабе.

Капиталистический производитель все чаще «берет на себя роль сводника» между потребителями и их ощущениями потребностей, который пробуждает в потребителях «возбуждает в нем нездоровые вожделения, подстерегает каждую его слабость, чтобы затем потребовать себе мзду за эту любезность».

есть и те, кто настаивает, что во имя освобождения человека мы должны полностью отказаться от проекта Просвещения; они-то как мы увидим, и составляют ядро постмодернистской философской мысли.

Как писал Шарль Бодлер в своем пророческом эссе «Художник современной жизни», опубликованном в 1863 году, модерн (modernity) «...неустойчив, мимолетен, непредвиден; такова одна сторона искусства, другая же сторона вечна и неизменна».

специфический опыт времени, пространства и причинности как чего-то переходного, мимолетного, случайного и произвольного

Был ли проект Просвещения с самого начала обречен на то, чтобы погрузить нас в кафкианский мир, вел ли он с неизбежностью к Аушвицу и Хиросиме, осталось ли в нем хоть что-то, способное воодушевить и вдохновить современную мысль и современное действие — вот ключевые вопросы.

той логикой, которая скрывалась за рациональностью Просвещения, была логика господства и угнетения.