Прошу, убей меня!

Уильям Берроуз: Я всегда думал, что панк — это тот, кто все просек и на это забил.

С этого момента рок-н-ролл не мог значить для меня меньше. Что бы я ни делал — кровь была на бумаге, на струнах, потому что если отдал меньше — выходит хуйня, полная, блядь, потеря времени.

Если ты обалденно держишь аудиторию — ты можешь делать с ней что угодно, повторять одно слово раз за разом, но это только если ты абсолютно их контролируешь. Например, Билли Грэм отлично держит аудиторию, хотя по сути он — кусок говна. Адольф Гитлер здорово держал аудиторию. Он владел черной магией. Вот у них-то я и училась. Можно объединить людей в коллективное сознание.

Я сказала: «Ну и соси себе сам», — и ушла. Он очень обиделся, прямо оскорбился. Но на самом деле это не помешало нашей дружбе.

А с Игги даже если удавалось завязать серьезный разговор, то постоянно выходило так, что ты — невежа и дебил, а он — гений и светоч знаний. И после того, как это становилось очевидно для всех, он начинал использовать тебя, как только мог: стрясти хавки, вырубить наркоты или что-нибудь спиздить.

Мы начинали наряжать елку, а мать вбегала в комнату с воплем: «Это дерево – символ Нимрода, ебущего свою мать!» – конечно, она не говорила «ебущего», она говорила: «Нимрода, женящегося на своей матери, чтобы сохранить чистоту вавилонской династии, и эта рождественская елка ВСЕ ЭТО ОЗНАЧАЕТ! Это символ вавилонской династии! оНА ЯЗЫЧЕСКАЯ! ЭТО ОМЕРЗИТЕЛЬНО!»

Музыка — это секс, наркотики и радость.

Когда президент Линдон Джонсон заявил: «Я не буду баллотироваться, не буду выставлять свою кандидатуру», — у меня просто не было слов. И кого, спрашивается, мы будем теперь ненавидеть?

Люди, как свора собак, бились за кусочки Тауншендовской гитары, другие врубались в толпу в попытке вырваться на сцену, а он долбил их гитарой по черепам.

Ramones в своей песне «Today Your Love / Tomorrow the World» пели, что они нацисты, но они не были нацистами. Понимаете, культура семидесятых строилась на принципе «будь хорошим». Ты был обязан быть хорошим. Не случайно символом семидесятых стали улыбающиеся лица. Поэтому, когда Ramones пели, что они наци, на самом деле они хотели сказать: «Мы отказываемся быть хорошими».