У

Девушки часто производят впечатление такой независимости, самодостаточности, что нам трудно понять, чего они хотят от нас и чего мы хотим от них. Для Мартина все перевернулось уже давно, в студенческие годы, когда он сидел в кафе и к нему подошла девушка; она предложила ему сегодняшнюю газету — она, мол, ее все равно уже прочитала и собирается уходить. Мартин был с ней незнаком и заподозрил неладное. Он почувствовал, что за этим что-то кроется. Он повалил девушку на пол и подержал, чтобы взять контроль над ситуацией в свои руки. Почувствовав, что она успокоилась, он девушку отпустил.

Вот что я построил. И это все. Достаточно ли этого? Думаю, что нет. Я чувствую беспокойство. Надо что-то создать.

Мы прислушиваемся к словам Мартина. Его периодическая система произвела на всех впечатление. Мы испытываем невольное почтение. А тут еще и такая борода! Как не прислушаться к человеку с такой бородой.

Эгиль говорит, что в Норвегии слишком мала коррупция. В этом отношении мы отстаем от многих стран. Хорошо бы завести дружбу с кредитной кассой, поприглашать ее на дни рождения и вечеринки, потом, когда познакомишься получше с нужными людьми, пойти с ними куда-нибудь вместе посидеть в тесной компании и тихонько намекнуть, что ты, мол, будешь очень обязан, если тебе аннулируют долг или, на худой конец, скостят его

По-моему, в наше время стало проще быть не таким, как все

Но все равно я то и дело возвращаюсь к этой мысли. Только сейчас я чаще всего мечтаю о второй части фа-минорного концерта для рояля Баха (или, как вариант, для чембало) с оркестром. Прекраснее этого нет ничего на свете, и, кроме того, эта вещь более нейтральна в отношении ценностной ориентации, чем песни Боба Марли. В ней заложен объединяющий потенциал. Если бы люди не пожалели времени послушать ее всем вместе, причем обязательно одновременно, — потому что, мне кажется, что-то такое происходит с нами, когда мы ощущаем себя причастными к чему-то, что выше нас, что нас объединяет, — из этого вышло бы что-то хорошее. Во всяком случае, мне не думается, чтобы от этого нам был бы какой-то вред. Так что попытаться стоит.

Такие мысли посетили меня в лагуне.

Эвен взял на себя социальную политику, он национализировал производственные средства и начал реформы, направленные на улучшение условий жизни рабочих. Он ввел восьмичасовой рабочий день (то есть для нас на Мануае небывало долгий) и назначил Руара врачом, объявив, что наше медицинское обслуживание будет почти бесплатным. Если кто-нибудь из нас родит ребенка, то получит декретный отпуск. Остальные становятся государственными служащими. Экономика облагается такими жесткими налогами, что никто из нас не решился открывать собственное дело. Теперь мы работаем затейниками в клубе свободного времени (Ингве, Ким и Мартин), в то время как остальные представляют собой безынициативную молодежь, которой некуда себя девать.

Мы живем в холодной маленькой стране, где совсем мало людей, где все испокон веков были земледельцами и рыбаками и трудились без лишней болтовни. И даже если мы стали капельку другими, во всех нас сидит изначальная закваска, так считает Эвен. От этого никуда не деться. И он с радостью ждет возвращения домой, где ему знакомы названия гор и озер, где он знает, в каких местах растет голубика и все такое прочее.

Социал-демократия.

К этой системе мы должны подойти со всей серьезностью. Она сделала Норвегию той страной, какую мы видим сейчас.

Эвен выступает в роли государства и пришел к власти в результате свободных выборов.