Групповой портрет с дамой

инородное тело, известное многим людям под именем совесть,

, а если перейти к более существенным приметам юношей, то надо сказать, что Э. – блондин, а Г. – шатен, что оба они улыбаются: Э. – «задушевно и простодушно» (авт.), улыбка у него милая и веселая; улыбка Г. не совсем такая задушевная, в уголках рта у него уже гнездятся следы того самого нигилизма, который иногда досадно путают с цинизмом: принимая во внимание то, что обе фотографии сделаны в 1939 году, следует считать этот нигилизм весьма рано выявившимся и, стало быть, почти прогрессивным.

Лени часами плачет у себя дома; ее конъюнктивальный мешок и слезные железы работают беспрерывно.

Поэтому ее считают каменной, просто твердокаменной; но ни то, ни другое не соответствует действительности;

мелкобуржуазная натура с трепетом воспринимает все воистину величественное

не следует ли считать некоторые формы так называемой политической наивности формами политической преступности?

Лотта, наверное, была для отца сущим искушением. При этом я вовсе не считаю, что она была искусительницей»

Неумение, или, если хотите, нежелание раскаиваться столь неистребимо в Лени, что в применении к этому ее качеству нельзя говорить о «большем раскаянии» или о «меньшем раскаянии»; Лени, видимо, просто не знакома с этим чувством; в вопросе о раскаянии – в других, впрочем, тоже – ее религиозное воспитание оказалось несостоятельным или сама Лени оказалась несостоятельной, что пошло ей, наверное, на пользу.

Впрочем, в те дни никто не знал, что безопасно, и что опасно, и кем лучше быть: еврейкой, которая скрывается от нацистов, сепаратисткой, немецким солдатом, который не дезертировал из армии, или немецким солдатом, который дезертировал, узником, который бежал, или узником, который не бежал!

А число похорон в Германии как военных, так и штатских неуклонно росло; гробы поэтому начали использовать по нескольку раз, в конце концов они превратились в чистую бутафорию. Дно гроба выдвигалось, и очередной покойник, зашитый в парусину, позже просто в дерюгу, еще позже кое-как обернутый, почти голый, падал в землю. Ради соблюдения приличий, бутафорский гроб короткое время выдерживали в могиле, для виду его слегка забрасывали землей. Но стоило удалиться друзьям и близким покойника солдатам, дававшим залп, обер-бургомистру и бонзам – словом, всем «профессиональным и непрофессиональным плакальщикам», как выражался Пельцер, – стоило им удалиться на почтительное расстояние, а затем скрыться из виду, как бутафорский гроб вытаскивали, очищали от земли и быстро наводили на него глянец, могилу за это время поспешно засыпали… Повторяю, поспешно, что принято только у евреев.