Овидий в изгнании

Ты бы, – говорит, – чертов сын, хоть разувался, прежде чем в борщ залезать.

Рубенса он недолюбливал, считая его фламандским Чартковым, но к Деянире испытывал стыдливое сострадание как к жертве ограниченности прогностических функций.

о окончании рассказа они надолго замолчали, и к ним охотно присоединился бы и автор, давно уже чувствуя пресыщение от надзора над страдающим человеком, но, к сожалению, он принял на себя должность говорить даже в тех ситуациях, когда для всех речь становится тягостной.

– Легко, – сказал младший. – Интеллигентный ритм – это моя стихия. Читатель спасибо скажет. Изумительный, скажет он, ритм, и вообще проза благоуханная

– Легко, – сказал младший. – Интеллигентный ритм – это моя стихия. Читатель спасибо скажет. Изумительный, скажет он, ритм, и вообще проза благоуханная.

в общем, в вихре светской суеты как-то он закрутился и, понимаешь, совершенно забыл, что есть на свете такой мужик, который, из глубины почв звоня ему по телефону, проводит дни в бесшумной темноте; чьи огромные глаза оставляют за собой при движении фосфоресцирующий след и для которого главной забавой жизни стало ловить не успевших развернуться кротов, быстро открывая перед ними форточку

отя кажется, что человек, многое претерпевающий на чужбине ради того, чтоб благоденствовать по возвращении, дома у себя может устроить все, как ему нравится, но на деле оказывается, что из дальних странствий приносит он с собой привычку жить наспех.

ри дня назад у нас проснулись все ежики. Им потно спать. Теперь им нечем заняться, они хрюкают под скамейками, а если по ним ударят ваши морозы…

аукнется в ментальности – откликнется в реальности.

Или, иначе говоря, он совсем в лесу, полном тумана и нескрываемого сарказма.