Дворцовые интриги и политические авантюры. Записки Марии Клейнмихель

. В свое извинение он привел то обстоятельство, что он от 12 до 4 завтракал и потому во время этого происшествия был навеселе.

Помню я такой случай: я послала срочное письмо князю Фердинанду Витгенштейну. После долгого отсутствия мой посланный вернулся с сообщением, что он не имел возможности передать это письмо. С трогательной откровенностью, о которой я уже упоминала, камердинер князя ему сказал: «Теперь князю передать письмо невозможно, у него сидят тайные агенты». При этих условиях тайная организация, конечно, вскоре перестала быть тайной.

Будучи человеком без эрудиции, Лорис-Меликов умел это прекрасно скрывать. Начиная разговор на политическую или литературную тему, он вдруг сразу умолкал, предоставляя говорить другим, а сам лишь зло усмехался, чтобы казалось, что в нем заключен целый мир познаний.

Я была тогда совершенно опьянена моей свободой, ведь я только что вышла из своей детской и чувствовала себя, как должен чувствовать прапорщик при получении высшего чина. Я проводила большую часть времени в верховой езде

Замученные голодом, изобретали мы всевозможные блюда, конечно, не утолявшие голода, – мы делали сухари из кофейной гущи, из картофельной шелухи, смешанной с небольшим количеством муки с песком, делали лепешки из тертых бураков. Счастливы были те, у кого имелось какао или черствый французский военный сухарь, который надо было размягчать в воде и делать из него похлебку.

Площадь перед Зимним дворцом была полна народа, и когда царь появился на балконе, вся толпа опустилась на колени и запела: «Боже Царя храни!» Те, кто это видел, никогда не забудут этой торжественной картины. Тогда казалось, что Царь и народ слились в нечто одно. И думали ли, что спустя два года эта же, казалось, столь преданная царю толпа враждебной лавиной сметет и мoнархию, и алтари, и самого царя со всей его семьей!

почти никогда не говорю по телефону, но на этот раз я сама подошла к аппарату и лично ответила, что после того, как меня повесили, я чувствую себя очень усталой, такой усталой, что боюсь, что я никогда не буду в состоянии отдохнуть настолько, чтобы иметь честь принять у себя полковника Родзянко. Так окончилось это происшествие, но в нем можно найти причину того, что чернь в начале революции хотела меня арестовать

следующее утро об этом сообщалось во многих газетах, и за утренним кофе я имела странное ощущениe, читая подробности моего трагического конца и казни моего соучастника генерала Драчевского (которого я почти не знала), обвиненного в том, что он помогал мне при упаковке мобилизационного плана в коробку от шоколада. В тот же день отправилась я в Зимний дворец, как и все остальные, и присутствовала, когда царь произносил перед народом свою речь по поводу объявления войны.

Неравномерность в роскоши труднее переносится, чем сходство в нужде, и чувства зависти и ненависти охватили сердца солдат, лежавших в военных госпиталях, в то время как чувство благодарности отсутствовало у тех, которые нашли приют и уход во дворцах. Они сравнивали свои душные, темные избы и хаты с хорошо проветренными, прекрасно освещенными, украшенными картинами и зеркалами залами.

Не переставали им льстить. Великий князь Николай Николаевич расточал им похвалы в своих приказах, написанных особенным для этой цели изобретенным льстивым языком: он называл их «богатырями», «чудо-богатырями» и «сверхчудобогатырями».