Венеция. Карантинные хроники

С родины тоже известия в том же духе: говорят, Карант Гонституции (или я что-то напутала опять?) на месте до скончания века

Кстати, в поезде висит памятка о коронавирусе из десяти пунктов: мыть руки, не трогать глаза и рот, не обниматься и не здороваться за руки, продукты, сделанные в Китае, и посылки из Китая НЕ ОПАСНЫ, и отдельным последним пунктом: домашние животные совершенно безопасны, они НЕ переносят вирус.

Добрый вечер, господин мэр”, – пишет медсестра одного из маленьких городков. Ее письмо приведено в газете La Stampa. И оно заслуживает перевода.

“Я работаю в больнице. Хочу описать обычный день. Один из многих, такой же, как все последнее время. Но я не хочу описывать то, что публикует пресса: цифры, статистику, указы и запреты. Я хочу, чтоб этот день вы увидели глазами пациента с Covid и глазами медиков.
Мы стали страной нытиков. Мы только и умеем, что жаловаться. Мы никогда ничем не довольны. Такое ощущение, что карантин – это наказание, а не защита. <…> Да, нас, медиков, так красиво называют сейчас ангелами, но кто знает, можем ли мы ими действительно быть.
И вот ты приходишь на работу в больницу, ты подходишь к отделению с тяжелыми вирусоположительными пациентами. Отделение заперто, ты звонишь. Тебе открывает коллега, которая там со вчерашнего вечера. Изнуренная, на лице ее отпечатки маски и очков. Ты принимаешь смену и прощаешься с ней. Ей нужно отдохнуть.
Звонит звонок. Ты отвечаешь, спрашиваешь, в чем дело, обещаешь, что сейчас же придешь, и идешь переодеваться. Это долгий процесс. Тут нельзя допустить ошибок.
Наконец ты входишь к пациентке, ты уже знакома с ней, вы здороваетесь. На голове у нее шлем, он называется CPAP. Он помогает ей дышать. Надежд немного, и монитор, к которому она подключена, это подтверждает.
Но она в ясном сознании, ориентируется во времени и пространстве, и она прекрасно понимает, что умирает. Ты начинаешь с ней говорить. Она не ест уже несколько дней. Но сегодня утром она попросила о завтраке. У нее диабет, но ей хотелось бы два сухарика с джемом. Но разве диабет теперь ее главный враг? И ты просишь коллегу принести ей завтрак.
Это взгляд, исполненный мольбы, убивает. Ты стараешься отвести глаза, чтоб внутри тебя тоже что-то не умерло…
Ты приводишь в порядок ее трубки, а она берет тебя за руку: «Милая, ты ведь тоже мама?» – «Да, я мама двух мальчиков». – «Значит, ты можешь понять, что я чувствую?» – «Я могу попытаться, если хочешь, опиши мне… я слушаю тебя». – «У меня четверо детей, они всегда были маменькими сынками. У нас очень близкие отношения, ведь я была им и отцом, и матерью – я рано овдовела. Я не боюсь умереть, но я не хотела бы так страдать. Недавно один из моих сыновей пришел навестить меня, но его не пустили. Его вынудили уйти, он не выбирал этого… И я не смогла увидеть ни его, ни внуков, ни невесток, никого. Я тут, а они там, дома». – «Но ведь можно позвонить по телефону и все сказать». – «Да, но это не то же самое». – «Ну они хотя бы тебя слышат, вы говорите – это уже что-то, лучше, чем ничего». – «Я звоню им каждый день и слышу, что они страдают, потому что не могут оставаться со мной до конца».
Входит врач, осматривает ее, и в этот момент звонит телефон: это один из ее сыновей. Она говорит: «Тут доктор, я передам ему трубку». Врач описывает сыну ситуацию. Она действительно критическая. Мы объясняем синьоре, что ее нужно интубировать и что жить ей осталось недолго.
Сын просит разрешения увидеть мать

Прикоснуться – значит, удержать. Увидеть – стать частью того, что видишь.

Memento mori. Но русское ухо невольно слышит “море”.

Пусть будет нашей высшей целью одно: говорить как чувствуем и жить как говорим. Тот исполнил свое обещание, кто одинаков, слушаешь ли ты его или смотришь” [

Остров – идеальное место для изоляции. Собственно, это одно и то же слово: isola (остров) – isolamento (изоляция).

другого. Я выбираю свободу, и ее выбирают люди рядом со мной.

В том, чтоб уважать свободу другого распоряжаться своей жизнью, и в том, чтоб твоя свобода распоряжаться собственной не ущемила права

В одном из фильмов Бродский говорит, что в определенном возрасте форма облаков становится куда интереснее первых полос газет.