Что с нами происходит?: Записки современников

Поневоле приходит на ум абсурдная, казалось бы, но не лишенная оснований мысль: те средства, которые высвобождаются от снятых с вооружения ракет средней и меньшей дальности, — не пойдут ли эти деньги на дальнейшее вооружение и наращивание мощностей Министерства мелиорации, Минэнерго, Лесбумпрома и других министерств и ведомств, практика хозяйничанья которых на родной земле сравнима с колониальной политикой? Увеличение мощностей того же Министерства мелиорации, дальнейшее потворствование затратной экономике может принести государству только вред.

Среди умственных страстей своего века Конюс был скептик, но весьма добродушный, спокойный, мудрый и светлый скептик, неизменно сохранявший позицию здравого смысла и, как мне кажется, неизменно игравший поэтому высокую роль хранителя общественного благоразумия.

Побольше бы таких скептиков!

Я прямо скажу, что понимание Конюсом музыки как искусства чистого становления было решительным и, как мне кажется, единственным подлинным опровержением тогдашних левацких загибов, сводивших музыку не к искусству становления, а на сплошную политическую рекламу и агитку. В те пролеткультовские времена то и дело выступали теоретики музыки, требовавшие категорического запрета исполнять Чайковского якобы из-за его мещанства и нытья, Римского-Корсакова — за его либеральное народничество, Мусоргского — за его старомосковское мракобесие, Танеева — за академизм, Глинку — за его романтизм и монархизм, Скрябина — за мистицизм, Листа — за пустую и дешевую виртуозность, Рахманинова и Глазунова — за эмигрантство, Вагнера — за фашизм, Шопена — за салонщину. И представьте себе: среди всего этого мрачного смятения умов Конюс со своей теорией чистой музыки невредимо и авторитетно, уверенно и безмятежно продолжал неизменно проповедовать свою чисто музыкальную теорию. Кто критикует сейчас эту теорию, очевидно, не понимает огромной общественно-политической значимости такого здравого и светлого ума, каким был Конюс, неизменно вещавший о неколебимости и неуязвимости искусства чистого времени.

После доклада Конюс подошел ко мне и сказал: «Я не философ. Но я чувствую, что в вашем докладе есть что-то эдакое, реальное». Не будучи философом ни по образованию, ни по своим интересам, Конюс, конечно, не мог формулировать сущность того «реального», которое он увидел в моем докладе. Но это реальное было очень просто. Я доказывал, что в основном музыка есть искусство чистого становления, чистого времени и не нуждается ни в какой словесной интерпретации, хотя это никогда не мешало объединяться чистой музыке с искусством слова или вообще с другими искусствами.