Зло

– Ты не понимаешь! – прохрипел Эли. – Никто не понимает!

– Когда никто не понимает, это обычно ясно говорит о том, что ошибаешься именно ты.

Смотрю я на тебя и словно вижу двух разных людей.

Он стремительно обернулся на голос и увидел Виктора, прислонившегося к бетонной опоре.

– Вик…

Виктор не колебался. Он трижды выстрелил Эли в грудь, повторяя рисунок шрамов со своего торса: так, как обещал себе все последние десять лет.

Пальцы у него свербели от желания снова зачеркивать строки, но книгой сейчас пользовался Митч, так что он закрыл глаза и попытался найти покой, мир. Он не представлял себе широкие поля, или голубые небеса, или капли воды. Он представлял себе, как нажмет на спуск три раза – и кровь раскрасит грудь Эли тем же узором, какой был на нем, представлял себе, как будет прочерчивать полосы у Эли на коже и смотреть, как они пропадают, чтобы это можно было повторить еще, еще и еще раз. «Еще не страшно? – спросит он, когда пол станет блестеть от крови Эли. – Страшно?»

Ему был любопытен он сам (он искалечен или одарен, лучше других или хуже), были любопытны окружающие (неужели они действительно такие тупые, как кажется).

– «А Одиссей заткнул уши, чтобы не слышать песнь сирены, – процитировал Виктор, вынимая беруши и предоставляя Серене падать на землю, – ибо оно несло смерть».

Многие люди чудовищны, а многие чудовища знают, как притворяться людьми.

Лайн назвал его развернутый план основательным и сказал, что Виктор идет в нужном направлении. Вот только Виктору не хотелось идти, когда Эли пытался лететь.

даже если они с Эли опоздают, преподаватели не станут снимать с них баллы. Эли достаточно будет просто улыбнуться. Виктору достаточно будет соврать. Оба приема оказывались пугающе действенными.

Жизнь – так, как она есть, – не борьба между Плохим и Хорошим, но между Плохим и Ужасным.

Ты не понимаешь! – прохрипел Эли. – Никто не понимает!

– Когда никто не понимает, это обычно ясно говорит о том, что ошибаешься именно ты