Интеграция и идентичность: Россия как «новый Запад»

параллель с проамериканскими диктатурами времен «холодной войны». Качество партнеров и союзников – постоянная проблема американской внешней политики. На протяжении последних 60 лет США демонстрируют, с одной стороны, невозможность отказаться от ценностного подхода в отношениях с важными для себя государствами, а с другой – невозможность следовать в этих отношениях исключительно ценностному подходу2

Годом прекращения «холодной войны» принято считать 1989-й. Вернее будет сказать, что падение Берлинской стены стало началом конца противостояния, а его завершением стал спуск красного знамени с кремлевского флагштока 25 декабря 1991 г. В промежутке между двумя этими датами западная, особенно европейская общественность приветствовала Горбачева как человека, «отпустившего на волю» страны Восточной Европы и позволившего немцам на западе и востоке воссоединиться. Раскол Берлина, Германии и Европы, являвшийся на протяжении 40 лет символом «холодной войны», был преодолен благодаря кардинальному изменению советской внешней политики. В то же время добровольный демонтаж советской империи не сменился формированием новой «конвергированной» общности. Показательно в этой связи, что горбачевская идея Европейского общего дома, выдвинутая им в Совете Европы в Страсбурге в июле 1989 г., не вызвала особого энтузиазма на Западе и осталась там почти незамеченной.

Европейский союз, провозгласивший своей целью воссоединение Европы, не определил пределов своего расширения. Выдвигая концепции «широкой Европы», «нового соседства», «общих пространств», большинство лидеров ЕС исходит из того, что Россия может стать партнером объединенной Европы, возможно, даже «стратегическим» или «привилегированным», но не ее частью.

Сталин официально отказался от идеи мировой революции, которой он никогда всерьез не сочувствовал, распустил «отработавший свое» Коминтерн, заменил «Интернационал» новым государственным гимном и восстановил – хотя бы и в крайне ограниченных и жестко контролируемых рамках – роль Русской православной церкви. Фактически Сталин реставрировал в России самодержавный строй, многократно усилив степень централизации и концентрации власти и сменив основу ее легитимности.

Что помешало Сталину принять правила игры, которые он лично вырабатывал вместе с Рузвельтом и Черчиллем? Политические трения с союзниками, неизбежные после победоносного окончания войны в условиях определения основ мирного порядка? Безусловно, это имело место в вопросе о будущем побежденной Германии, восстановленной Польши, по проблемам Ирана, Турции, Греции и Балкан. Сигнал, который Трумэн подал Сталину в Потсдаме в форме сообщения о создании в США «оружия колоссальной разрушительной силы», был интерпретирован последним как возобновление западного давления на СССР. Тем не менее, как представляется, главную роль в возврате к изоляционизму сыграл обоснованный страх Сталина перед последствиями «открытия СССР» внешнему миру для устойчивости того режима, который он создал.

Одна из серьезнейших проблем российских либеральных реформаторов состоит в их неспособности привлечь на свою сторону такой мощнейший фактор, как российский патриотизм. Взгляд либералов сосредоточен на странах, где их идеалы реализованы и которые они видят в качестве моделей для собственной страны. Начиная с Чаадаева либеральный взгляд на отечественную историю, как правило, категоричен в выводах: история России – это предостережение другим народам. Рассуждая таким образом, либералы не только подрывали свои позиции, но и усиливали позиции оппонентов. Не только консерватизм, но и обскурантизм получали возможность неограниченно использовать бренд «Россия» и, сверх того, обвинять либералов в космополитизме или даже в сотрудничестве с внешними силами в ущерб отечеству. Между тем западничество – не только составная, но и наиболее прогрессивная часть российской внутри– и внешнеполитической традиции.

Со времен Петра I Россия не только являлась составной частью европейской системы в качестве одной из великих держав, но и периодически совершала «модернизационные рывки», опираясь на опыт Западной Европы. В XVIII–XIX вв. Россия была не только непременным участником системы баланса сил на континенте, предполагавшей постоянные многосторонние коалиции в многочисленных войнах. Ее элита, сознательно ориентируясь на французские, немецкие, английские образцы, направляла развитие страны по западному пути.

Есть основания полагать, что идея России как осажденной врагами крепости – не только пропагандистский штамп, но и отражение того, как нынешнее российское руководство на самом деле видит окружающий мир.