Крымская война. История за час

Эта великая страна, еще недавно стоявшая на верху славы и могущества, в два года приведена в самое печальное состояние. Она окружена врагами, во главе ее стоит тупое, самовластное и невежественное правительство; народ приуныл, веры и патриотического энтузиазма в нем нет, да и может ли он быть, когда приходится даже бояться успехов русского оружия из опасения, чтоб это не придало правительству еще более силы и самоуверенности

Одним из тех, кто в течение всей войны осуществлял поставки в русскую армию и сколотил на этом огромное состояние, был знаменитый в будущем археолог-любитель Генрих Шлиман, первооткрыватель легендарной Трои. Незадолго до войны приехав в Россию, он переделал свое имя на русский манер (назвавшись Андреем Аристовичем), женился на дочери юриста и стараниями тестя был приписан к купеческому сословию, которое тогда освобождалось от рекрутской повинности и имело особые льготы в налогообложении и организации торговли.

тот день бомбардировка закончилась безрезультатно, а утром на следующий день союзники с удивлением обнаружили, что за ночь русские ликвидировали все разрушения. День за днем продолжался мощный артобстрел, но защитникам города каждый раз удавалось восстанавливать разрушения. Русские артиллеристы отказывались покидать для отдыха свои орудия – и это на четвертом бастионе, куда офицеров распределяли по жребию, настолько высока была вероятность найти там смерть.

что писал об этом один из моряков: «Трудно вообразить это грустное чувство при виде погружающегося родного корабля. Корабль не есть просто соединение дерева, железа, меди и снастей, нет – это живое существо, способное понять все хлопоты, старания, труды о нем и отблагодарить вас с полной благодарностью» [там же]. Несомненно, похожие мысли обуревали и Корнилова с Нахимовым.
Однако жертва была принесена не напрасно: англо-французская эскадра не смогла войти в бухту. Ведь 16 затопленных судов образовали две практически непроходимые линии при входе в гавань. А команды затопленных кораблей присоединились к солдатам – защитникам города.
Сегодня памятник затопленным кораблям – одна из главных достопримечательностей Севастополя.

Меншиков отдал приказ командующему Черноморским флотом, адмиралу Владимиру Алексеевичу Корнилову: затопить при входе в бухту старые корабли, чтобы преградить вход неприятельским судам.
Однако у Корнилова были совсем другие планы: выйти в море и сразиться с неприятелем. Он понимал, что его эскадра обречена, но не видел другого пути. Вот что вспоминает об этом один из участников событий: «Какой неувядаемый, блистательный венок готовился Черноморскому флоту: 14 кораблей, 7 фрегатов и 10 пароходов хотели сразиться с 33 кораблями и 50 пароходофрегатами. С какой дивной, чудной памятью погреб бы себя в волнах Черного моря Черноморский флот! Может ли быть славнее смерть?» [2]

Представьте себе, что испытали эти несчастные, можно сказать, обреченные люди, когда перед ними вдруг возникло нежданное избавление от страданий – санитарная повозка, в которой сидела девушка. Она сразу же принялась поить страдальцев припасенной водой, промывать их раны уксусом, перевязывать чистым полотном и подбадривать вином, притупляя боль. Раненые едва верили своему счастью, и немудрено: девушка в повозке была первой в России сестрой милосердия; она осталась в истории под именем Даши Севастопольской.

Потери русской эскадры составили 37 человек убитыми и 233 ранеными. Ни один (!) корабль не был поврежден настолько, чтобы считаться уничтоженным.
В полном соответствии с замыслом русского командования высадка турецкого десанта на побережье Кавказа не состоялась.
Синопское морское сражение стало знаковым по двум причинам. Во-первых, оно оказалось последним в истории крупным сражением эпохи парусного флота. А во‑вторых, именно этот триумф русского оружия заставил Англию и Францию, до сих пор официально соблюдавших нейтралитет, объявить войну России.
Это произошло 15 марта 1854 г.

Писал, конечно, Стрэтфорд, потому что турецкие дипломаты были больше искушены в устных, чем в письменных переговорах и норовили всегда устраиваться так, чтобы антирусские ноты им писали англичане, а антианглийские ноты — писали бы русские: турецкие министры вполне полагались при этом на искусство и ехидство гяурских перьев.

И тут-то сказались (как и дальше продолжали сказываться) результаты тридцатилетнего подбора подобострастных лакеев, камердинеров, воров, шутов, льстецов и систематического отстранения сколько-нибудь честно мыслящих и самостоятельно ведущих себя людей. Все обстоит прекрасно. Нелепая возня из-за титула Наполеона III — верх мудрости со стороны российского самодержца. Обострение вопроса о «святых местах» тоже ничего опасного и симптоматического в себе не заключает: это все происки и проявления беспокойного характера французского посла в Константинополе Лавалетта.

Война и только война могла бы не только длительно охладить революционные настроения, но и окончательно привязать командный (как высший, так и низший, вплоть до унтер-офицеров) состав армии, покрыть блеском новую империю и надолго упрочить династию. Конечно, для этого война должна быть удачной, а в какой же войне у императора французов больше шансов на выигрыш, как не в такой, где в тесном союзе с ним выступит Англия? Так ему казалось. Но такой войной, где Англия непременно примет участие, могла быть только война против России. А таким вопросом, на котором можно было привлечь на свою сторону против Николая не только Англию, но и Австрию, мог быть только восточный вопрос.