Курсив мой

В темной русской ночи бывала особенная тишина. Она длилась, длилась, длилась, словно не было ей начала и не будет конца. “И если ты в ней застрянешь со своими мечтами и надеждами, – говорила я себе, – то она затянет тебя, засосет, проглотит, эта беззвучность, эта неподвижность и бездыханность в саду, в доме и в полях, и так до горизонта”.

скучно, я, нисколько не чувствуя значительности минуты (и, как обычно, боясь потерять драгоценное время),

Всякую тайну можно так или иначе узнать, можно выхватить ее из уст другого человека ласками или пытками, но тайна будущего спрятана, утаена от нас так, как будто никакого будущего и никакой тайны и нет. Да так оно и есть: будущее не лежит в запасе и не ждет нас, оно творится жизнью и нами самими. Оно возникает с каждым новым днем. Оно никем не предписано. И тогда тот погреб, где мы много лет спустя отсиживались и куда зарывали серьги и брошки покойной бабушки, был только самым обыкновенным погребом, где хранилась всякая снедь, которую дед называл ядом.

Ответственность несу перед самой собой, не полагаясь на слепой случай

Замечательная книга, тонкая, точная, трагическая, результат жизни, где человек все время углублялся, шел дальше, не засыхал

Вы ничему не хотели учить читателя, а он учится у Вас и радуется каждому слову. И старается разгадать, читая Ваш рассказ о себе, свои собственные скрытые мифы.

Должен признаться, про Вашу книгу многие из эмигрантов мне говорили плохое

Удивляюсь, понимаю и злюсь, почему Ваша книга не имела должной встречи у соплеменников. Но текст – это текст (опять извините – жаргон), и он в конце концов перевесит

Если не бояться высоких слов, то мне всегда хотелось обладать одним качеством, свойственным Вам, – абсолютной независимостью

В Вас, мне кажется, умение всегда начинать жизнь сызнова – это что-то ходасевическое, завидное умение всегда быть самим собой, без оглядки. Ваша способность охватить жизнь и создавать ее столь редка и удивительна, что вызывает чувство восхищени