Человек, который умер дважды

У Ибрагима никогда еще не было такого друга, как Рон, а у Рона — такого друга, как Ибрагим. Рон, когда требуется, подливает воды в кувшин, покупает для него снэки в автомате, но физических контактов не допускает — даже по плечу не похлопает. Ибрагиму это подходит. Должно быть, мужчинам сложнее живется в наше время, думает он, ведь от нас теперь ждут объятий

— Умирать надо раньше детей, потому что их мы научили жить без нас. Но нельзя умирать раньше собаки. Ее мы учим жить с нами.

— Как быстро вы поняли, что любите ее? — продолжает Богдан. — Или всегда знали?
— Секунд двадцать понадобилось, — говорит Стефан. — Понял это сразу, как увидел. Я тогда подумал: «Ну вот и ты, тебя-то я и ждал».

— Больно? — спрашивает Ибрагим.
— Только когда дышу, — говорит Донна.

Только смерть придает смысл нашему существованию, направляет нашу историю. Куда бы мы ни двигались, мы движемся к ней. Наши поступки определяются либо страхом перед ней, либо отказом с ней мириться.

Хотя, если человеку, чтобы стать интересным, требуются убийства, золото и вертолеты, наверное, в душе он все же скучен.

Все уйдем, глазом моргнуть не успеем, но в ожидании смерти нам не остается ничего другого, как жить. Что-то затевать, играть в шахматы, делать что вздумается.

— Может быть, начнем с одиночества? — предлагает Ибрагим.

Глаза Донны закрыты, но слезы все равно просачиваются.

— Больно? — спрашивает Ибрагим.

— Только когда дышу, — говорит Донна.

— Как вы думаете, собака — хороший компаньон? — спрашивает Джойс. — Я размышляю, то ли собаку мне завести, то ли «Инстаграм».

У Элизабет еще шумит в голове от выпитого в поезде бельгийского пива. И от бокала вина, купленного на вокзале в ожидании такси. И от джина с тоником, которым встретил ее Богдан. И от второго джина с тоником, который она пьет сейчас.