Рассказы о пилоте Пирксе

склонялся к мысли, что тот, подобно ему самому, вовсе не так уж спокоен по натуре, а только прикидывается спокойным, делая вид, что все идет нормально.

я не ощущаю страха – во всяком случае, ощущаю его не так, как человек, – и хоть угроза гибели мне, конечно, небезразлична, я не теряю, как говорится, головы

Можно сказать, что у меня имеется «протез этики», который я сконструировал так тщательно, что он «совсем как настоящий».

Одно, пожалуй, ясно: ни один из них не добился от меня ни капельки информации касательно моих намерений. Но тут даже нечем хвастаться: ведь я не из хитрости никому ничего не сказал, а просто сам понятия не имею, что предпринять.

Я не чувствую, что работаю на борту „Голиафа“ по принуждению, ибо то, что я делаю, – это единственное, что я умею делать хорошо, а делать что-либо хорошо доставляет мне удовольствие.

превосходство в той или иной области порождает чувство абсолютного превосходства, мысль о том, что тебе предназначено вершить судьбами человечества, – это уж прямое следствие

чем состоит эта человечность, которой у них нет? Может, это действительно всего лишь гибрид алогизма с пресловутой порядочностью, с „благородным сердцем“, с примитивным моральным инстинктом, который не способен охватить следующие звенья причинной цепи?

вся наша человечность – это только сумма наших дефектов, наших изъянов, нашего несовершенства; это то, чем мы хотели быть и чем быть не можем, не умеем, то есть просто зазор между идеалом и осуществлением?

Он сам не смог бы оставаться бездеятельным, а поэтому не допускал, что кто-то другой – тем более командир – на это способен.

Не говоря уж о том, к чему нас обязывает память о погибших, мы имеем еще большие обязательства перед живыми.