В дебрях законодательства

Самая большая афёра дьявола в том, что он убедил всех, будто его не существует».

Как часто смотрят волками —

Но в ответ улыбаюсь я,

Тогда как рвёт сердце когтями

Дьявол внутри меня.

Одна. Одинока в толпе.

В пустом взгляде не сыщешь огня…

Забыла давно о душе —

Лишь дьявол внутри меня.

Никому быть не нужной — больно

Со мною — бокал вина

Смеётся — и зло, и довольно

Дьявол внутри меня.

И в этой пустой квартире

В личном аду горя

Сознаю: всё, что есть в моём мире

Это дьявол внутри меня

Боль. Какое же многогранное, многоликое слово, хотя и кажется однозначным. Боль физическая, боль душевная — она следует за нами по пятам, на протяжении всей нашей жизни, нередко объявляясь в самый неожиданный момент. Иногда именно боль остаётся последним напоминанием о том, что мы всё ещё живы, иногда она проходит вскользь, едва коснувшись души или тела, а иногда… иногда она наполняет собою всё вокруг, каждую клеточку, каждую фибру, и сталкивает в пропасть такой отчаянной безысходности, что легче принять яд.

Боль… её так много внутри меня, вокруг меня, что я задыхаюсь. Горло, грудь горят огнём, как у больной, так, что хочется разорвать ногтями, вырвать сердце и выбросить

Каменное сердце не болит,

И с разумом согласно в чём угодно.

Каменное сердце не горит.

Каменное сердце… ты свободно!

В тебя воткнуть кинжал может не каждый,

А в живое сердце — да легко!

Ты не знаешь страха, страсти, жажды…

Каменное сердце… ты мертво!

Каменное сердце ровно бьётся

Вшитым в мою плоть, в моей груди…

Каменное сердце не проснётся,

Ведь не прикажешь сердцу «Полюби!»…

Но коли невозможное случится,

И, наполняясь силою живой,

Вдруг каменное сердце пробудится —

Тогда навек, навек прощай покой!

Глава 1
Здравствуй, Право. Прощай, свобода…
Катя
Боль. Какое же многогранное, многоликое слово, хотя и кажется однозначным. Боль физическая, боль душевная — она следует за нами по пятам, на протяжении всей нашей жизни, нередко объявляясь в самый неожиданный момент. Иногда именно боль остаётся последним напоминанием о том, что мы всё ещё живы, иногда она проходит вскользь, едва коснувшись души или тела, а иногда… иногда она наполняет собою всё вокруг, каждую клеточку, каждую фибру, и сталкивает в пропасть такой отчаянной безысходности, что легче принять яд.
Боль… её так много внутри меня, вокруг меня, что я задыхаюсь. Горло, грудь горят огнём, как у больной, так, что хочется разорвать ногтями, вырвать сердце и выбросить — подальше, чтоб не чувствовать ничего… всю мелко трясёт, как припадочную, текут безостановочные слёзы. Сами собой сжимались руки, сминая нежную ткань простыни, стискивались зубы в попытке сдержать отчаянный вой, но самое страшное — я начинала ненавидеть себя с каждой новой секундой…
Чувство вины при определённых обстоятельствах может стать наихудшим из всех существующих. И пусть Лина не была мне кем-то действительно родным и близким, а просто подругой полузабытого детства, меня раздирало изнутри это чувство… чувство, будто именно я виновата в том, что с ней случилось.
Ведь всё это из-за меня. Я — та чёртова Избранная, на которой свет клином сошёлся, а она… она была всего лишь прикрытием. Ключом к одной из печатей-замков. Жертва… Да, я понимаю, что никогда не желала ей зла и ни за что на свете не допустила бы подобного, если бы догадалась чуть раньше, ну хотя бы на час, но… Я же чувствовала, что что-то не так, и с Вернером, и с его «ухаживаниями», да и со всей этой ситуацией в целом! Так нет же, как дура, предпочла всё это игнорировать, поверила в «сказку»… Хотела сказки?! Вот, получите и распишитесь. Теперь я вся из себя принцесса: Избранная, жена наследника престола! Смешно и горько, и… невыносимо.
В своей жизни я совершила столько ошибок, что не счесть. Но все они, даже самые неприятные, можно было исправить. И только теперь я понимаю, что именно эта возможность — исправлять ошибки — важнее всего. Теперь за эту возможность я отдала бы многое. А всё остальное кажется мишурой — такой до нелепости пёстрой, дешёвой и искусственной…
Мир снова стал таким, каким я его знала раньше: продажным, жестоким. Теперь все эти юные мечты, что успели зародиться, казались такой глупостью, несуразной, детской, бессмысленной… непростительной.
Всё смешалось. Боль от потери дома, неудачи, осознание того, что меня использовали вслепую и собственной никчёмности, вина за чужую жизнь, будто это мой грех… Лина, она всегда была как ребёнок: добрая, мечтательная, доверчивая, такая мягкая и ведомая, светлая, каких, верно, и нет больше — потому что из таких вьют верёвки, пускают в расход, пользуясь их бесконечной верой в то, что все вокруг — лучше, чем кажутся. И от этого ещё горше. Сердце леденело от осознания: вырвали душу, отдали на съедение какому-то камню… Не тело — душу!..
Наверное, мне впервые в жизни повезло, потому что хуже участи, чем то, что случилось с Линой, я пока даже представить себе не могу. Но легче от этого не становилось.
Я очнулась в огромной мягкой кровати, со всех сторон занавешенной балдахином, заваленной мягкими подушками, застеленной шёлковой постелью, и не могла даже пошевелиться незнамо сколько. Только слёзы жгли лицо и сотрясала мелкая дрожь.
Ужас, леденящий кровь, не отпускал и, верно, ещё долго не отпустит. Что мне теперь делать? Как быть? Кто я теперь? Титулованная рабыня, безвольное оружие в руках убийц, которых готова придушить собственными руками — да руки коротковаты?..
Вопросы расплющивали мою голову, по-хорошему бы встать, побежать куда-нибудь, выяснить хоть что-то, хоть что-нибудь сделать — и плевать на последствия… лишь бы не лежать вот так, безмолвным смиренным бревном, но не могу себя заставить. Желание жить никуда не делось, и я не понимаю, почему. Пути домой нет, да и там меня ждёт только мама, а здесь и вовсе нет никого, я — сломана, и впереди — только пустота. И всё-таки…
Кривая усмешка скривила сухие губы, а огонь в груди ожёг ещё сильнее. Возможно, я не смогу выбраться, и отомстить тем более, но я могу попытаться. В бою умирать, наверное, легче. да и почётнее…
Эта мысль, скользнувшая где-то на краю сознания, постепенно обретала кровь и плоть и заставила меня резко приподняться. Раскалывающаяся голова закружилась, напоминая о себе, но я почти ничего не чувствовала. Как лунатик, почти не осознавая своих действий, встала, ощущая босыми ногами холодные плиты пола, и, пошатываясь, будто в стельку пьяная, фурией понеслась к выходу, с неожиданной силой толкнув тяжеленную дверь.
Рядом послышался тихий лязг — то вытянулись струной два приставленных к двери стражника. А заметила я это только потому, что прямо передо мной, преграждая путь, возникла, присев в книксене, тучная опрятная женщина средних лет в тусклом безыскусном платье и в чепце.
— Светлой ночи, эстресс, — грудным голосом поприветствовала она, нарочно преграждая мне дорогу, — Вас не велено выпускать.
Не удержавшись, отчётливо скрипнула зубами. Под замок посадили, значит…
В душе бушевал такой безумный гнев, что я и скалу снести смогла бы.
— Попробуете остановить? — Зло оскалбилась я, стараясь выглядеть заправской злодейкой.
Такие трюки вообще не в моём духе: я просто сделала ставку на то, что император не донёс до подданых информацию о том, что силой Меллиара я не распоряжаюсь.
— А вы думаете, не сможем? — Хмыкнула женщина, — Интересно, почему бы это?
— Хотя бы потому, что я избранница Меллиара, и уж поверьте, сейчас мне жалко никого не будет, — Ещё более хищно «улыбнулась» я, — А так можно ограничиться тем, что я просто поговорю с мужем. — На последнем непривычном (а в данных обстоятельствах и неприятном) слове я даже запнулась.
Надзиратели испуганно и неуверенно переглянулись меж собой, а я, воспользовавшись их замешательством, быстрым резким шагом поспешила дальше.
— Стойте, эстресс! — Вслед мне, догоняя, запричитала надзирательница, — Его высочество сейчас на балу, а вы в сорочке и халате!
Я даже не взглянула на себя, напротив, ускорила шаг. На балу?! Праздник, ну да…
Перед глазами не осталось ничего, кроме красной пелены, и чёрно-багровой ярости в душе.
Плутала я минут десять. Но потом искомый коридор, украшенный магическими бриллиантами, всё-таки нашёлся, и я, отцепившись от пытавшихся меня остановить мальчиков-лакеев, ворвалась в сверкающий зал.
В шуме, среди танцев, музыки, разговоров и шелеста платьев, меня заметили не сразу. Но вот одна голова повернулась, затем другая. Не то, чтобы неожиданно: полагаю, сложно не заметить всклоченную, белую, как мел рыжую девицу с красными от слёз полыхающими глазами, опухшим лицом, распущенными волосами и в одной только белой атласной сорочке в пол и в халате (благо, всё стратегически важное прикрывало). Все эти шепотки, взгляды, возгласы в свою сторону я отмечала лишь краем затуманенного сознания, в десятый раз обводя взглядом зал. Дражайший муженёк обнаружился под папочкиным крылышком, то есть на предназначенной для императора ложе.
Выбежав из зала, провожаемая множеством взоров, я, оглядевшись, завернула за угол и побежала к лестнице, которая, как подсказывал мой лихорадочно работающий мозг, вела к той ложе.
Пролетев какую-то промежуточную комнату, я выбежала из-за угла и скользнула в раскрытые двери так быстро, что стоящая рядом полусонная стража не сразу отреагировала. Охрана «подцепила» меня под руки только тогда, когда я уже была рядом с «виновниками торжества».
Император, проткнув меня ледяным взглядом, сделал знак страже и те отпустили меня. Но не успела я и рта раскрыть, как уже муженёк схватил меня чуть ниже локтя так, что синяки точно останутся, и потащил прочь, остановившись только в коридоре и с такой силой толкнув к стене, что я чуть не ударилась затылком.
В чёрных, как ночь, глазах, хрустел лёд. Кстати сказать, это почти единственное, что осталось от привычного облика Вернера. Теперь передо мной стоял широкоплечий, явно очень сильный пепельный блондин с длинными волосами, заплетёнными в какую-то особую косу, с резковатыми чертами лица и тонкой полоской вечно поджатых губ.
— Ну и что это за фарс? — Ничего не выражающим голосом спросил тот, так и не отпуская мою многострадальную руку — напротив, сжав сильнее. Мужик, ага. Браво.
Я судорожно вздохнула, на секунду прикрыв глаза. Надо срочно хоть немного успокоиться. Иначе не выдержу.
— Уж поверь, видеть вас — последнее, чего мне хотелось бы… если вы при этом, конечно, не в гробу и не в пыточной, — едко отозвалась я, — Но мне нужно понять.
— С чего ты решила, что тебе кто-то что-то будет объяснять? — Усмехнулся тот, — Тем более твоё первое появление в качестве жены наследника перед высшим обществом в сорочке к этому не располагает. Хотела опозорить? Тебе ведь с этим жить.
— Единственное, чего я хотела — вцепиться вам в глотки, — змеёй прошипела я, — Но дотянуться до вас, убийц, не могу. Однако, несмотря на это клеймо, — пробежалась взглядом по брачному рисунку на руке, — Вам всё ещё нужно моё согласие на использование силы Меллиара, хотя я могу рассматривать только тех кандидатов, которые угодны вам. Полагаю, это даёт мне право потребовать хотя бы ответы на вопросы…
— Да неужели? — Холодно улыбнулся собеседник, — Не много ли чести, жёнушка? Пыточную никто не отменял. Там любой согласие даст на что угодно.
— Поверь, способ убиться и тем самым оставить вас без бонусов в виде силы камня света я найду при любых обстоятельствах, — Так же «мило» улыбнулась я.
Говорила — и сама себе не верила. Но гнев в моих глазах остался, и, наверное, придавал убедительности, ибо некромант, сканирующе взглянув в глаза, только хмыкнул.
— И что же тебе так мешало дождаться утра? — Выгнул идеальную бровь тот, отпустив-таки наконец-то мою руку.
— Не твоё дело, сволочь, — огрызнулась я, безуспешно пытаясь остынуть хотя бы внешне. Перед врагами показывать слабость — и глупо, и унизительно. Хотя что уж там — эти всё равно увидят. Какой из меня нафиг актёр?..
— Спрашивай, — «с барского плеча» дозволили мне, — Только давай кратко и по-существу.
«Нахрена?» — Хотелось задать мне извечный вопрос. А что — чётко и по-существу, хотя и не совсем понятно… Но пришлось сформулировать более чётко:
— Зачем вы собираете силы? Война?
— Да, война. В перспективе. — Не стал пускаться в подробности Вернер.
— Как звучит настоящее пророчество? — Продолжала я, милостиво добавив: — Можно не дословно.
— Настанет день, когда королева проклянёт своё дитя, подарив ему силу, но лишив сути, и то станет началом неизбежного — сломается первая печать. Пробудится древнее Зло, и лишь богини смогут его остановить. Тогда камни, ставшие по воле Магии тюрьмами и вместилищами невиданной силы, призовут три души. Двое Хранителей, бремя несущие, заключат брак, и сломают тем вторую печать. Избранный — жертва во славу, отдаст душу свою, и сломают тем самым печать третью. Освободятся богини и вернут в погибающий мир покой.
Уставший мозг едва-едва анализировал информацию.
— «Королева проклянёт своё дитя»? Дай угадаю… твоя мама тебя прокляла? — На тактичности я даже не запнулась — какое там. Так и хотелось ввернуть что-нибудь вроде «И правильно сделала!», но вовремя прикусила язык, опасаясь, что в таком случае останусь без ответов, — Но за что, и что значит «лишит сути»?
— Она и её семья оскорбила отца, когда он к ней сватался, и он уничтожил её страну, — как ни странно, снизошёл до ответа некромант, — Вся её семья была убита, а её отец взял в жёны за красоту, родовитость и силу магического дара. Она всю жизнь его ненавидела, и умерла от родильной горячки, проклянув и мужа, и меня. Омалиар, в отличие от Меллиара, не требовал цельной чисто души, ему хватило половины души проклятого младенца.
Мне будто заморозили все внутренности. Женщина, проклявшая своего ребёнка за чужие грехи. Ребёнок, расплатившийся за это половиной души…
Мотнула головой. Неужели я только что пожалела убийцу? Повод есть, но… а, чёрт, подумаю об этом завтра.
— Что теперь будет со мной? — Насторожившись и сглотнув горький ком, задала я, пожалуй, последний вопрос.
— Так как мы не смогли создать во дворце такую же сильную защиту от проникновения, как в Академии, ты поступишь туда на один из факультетов для ургхов. — И не без язвительности добавил: — Можешь даже выбрать.
— Спасибо, — поморщилась я, — А дальше что?
— А ничего. Будешь отдавать силу, когда потребую, родишь наследника, и на этом твоя роль заканчивается. В остальном можешь делать всё, что вздумается, только чтобы это не порочило репутацию императорской семьи. Доходчиво объясняю?
Мне пришлось почти до крови вцепиться ногтями в ладони, чтобы не расцарапать эту мерзкую рожу.
— Похороните Лину по-человечески, — всё, что я смогла из себя выдавить. Снова кольнуло под сердцем: ведь даже тело это подруге не принадлежало — так, сосуд…
Закусила губу, отведя наполняющиеся слезами глаза. Чёрт!!! Я никто, но попытаться отомстить я могу. Не знаю как. Мне бы хоть выкарабкаться…
— Хорошо, — равнодушно кивнул собеседник, — У тебя есть до утра время подумать, на какой факультет поступишь. Вопросы закончились?.. И, кстати, попробуй только ещё хоть раз выкинуть что-то подобное. Посадить тебя на пару дней в колодки мне вряд ли что-то помешает.
Я не хотела, честно. Хотя, кому я вру?.. Хотела, очень хотела. Звук пощечины — как сладкая музыка. А потом стало страшно. Впрочем, куда уж хуже…
— Это ты зря, — казалось, теперь в чернота его глаз заполнила их полностью, — Стража! — Стоявшие через комнату охранники быстро, как собачки, прибежали на зов хозяина, — Запереть в колодки. Утром освободить. Приятной ночи, эстресс…
Да уж, приятной, не то слово.

* * *
«Из грязных некромантских лап — в сырую будку посадили, — со скуки упражнялась в стихосложении я, — Теперь как хочешь спи под храп, и радуйся, что не прибили!»
Да, вот так просыпаются великие таланты — под напором обстоятельств и от жажды сиюминутного убийства.
Зевнув во весь рот, я усилием воли оторвала от стены отяжелевшую, будто свинцовую голову и, звеня цепями, попыталась хоть немного размять затёкшие кисти рук. Но тяжесть фиг-знает-скольки-киллограмового железа на всех четырёх конечностях и короткие цепи оставляли мало пространства для манёвра, да и слабость во всём теле от недавно пережитых эмоций тоже дала о себе знать. Более того, в этих средневековых оридиях пыток невозможно было прилечь нормально, и самая удобная поза из возможных — скрючившись, прислониться к стене. Вот какие они бывают, супружеские ссоры… Не располагает ко сну. Так что всё, что я могла — завистливо поглядывать на громко храпящего и по-свински повизгивающего во сне стражника и размышлять о бытие нашем бренном.
Собственно, простор для размышлений открывался широкий. Начать хотя бы с того, что, побесившись, поорав и провисев несколько часов в темнице, я поняла, что вспылила и повела себя как дура. Опять. Надо быть хитрее — так нет же, не удержалась… Будто мне и в самом деле восемнадцать. С другой стороны, я всегда была несдержанна в вопросах, действительно способных меня задеть, что уж говорить об убийстве, произошедшем на моих глазах, практически из-за меня, тем более, моей подруги детства и просто хорошего человека… Но, блин, если уж я хочу отомстить (даже это в данных обстоятельствах звучит совершенно нереально), то надо бы держать себя в узде впредь. Вряд ли я смогу быть столь же хитрой и дальновидной, как любой придворный, так то моё единственное преимущество в том, что меня уже списали со счетов — ткнули носом в бесправность и явно уверены, что я даже не трепыхнусь в ответ. А самая большая ошибка полководца — недооценка врага…
Слабо усмехнулась побелевшими губами, устало прикрыв глаза. Что-то не слишком-то удачно у меня выходит настраивать себя.
Ещё один прокол обнаружился в том, что на эмоциях я всё-таки позабыла о некоторыых вопросах, которые так и остались без ответа. Например, что на самом деле было с той клятвой Защиты и Верности, и существовала ли она вообще? Как у Лины оказались магические способности, если не она — избранная? Зачем некроманту понадобилась моя кровь, а главное, может ли он теперь с ней что-то сделать? Владеет ли он единолично силой камня тьмы, или как я? Какую роль во всём этом спектакле сыграли Хранитель и ректор? Вопросы, вопросы… А ведь вряд ли теперь муженёк ещё раз снизойдёт до ответов. Да и я спрашивать не буду — не дай Бог, не выдержу, и всё-таки расцарапаю ему рожу — месяц ж ведь из этих колодок не выпустят, сволочи.
Допустим, что-то я могла додумать, чем, собственно, и занималась. Вероятно, клятва всё же существовала, но была направлена в обратную сторону. Или вовсе не было её. В любом случае, это уже не имеет значения. Что до магических способностей Лины… может, они у неё врождённые, просто не проявлялись в нашем лишённом магии мире? Да, наверное, так и есть. Тут тоже уже нет смысла разбираться. А вот с кровью, что я по дурости отдала, уже сложнее. Во всех ранее прочитанных мною фэнтези с помощью крови человека можно сделать с ним всё, что угодно, а уж с добровольно отданной… И ведь знал же, на что давить, зараза! А если вдруг окажется, что и ту ситуацию с моим облысением тоже Вернер подстроил — я молча похлопаю в ладоши, невольно — талант, и… пойду попытаюсь, как полоцкая княжна Рогнеда, прирезать ночью муженька. Тут надо конкретно покопаться, иначе неизвестно, во что мне этот флакончик крови выльется… наверняка это будет дополнительный поводок. Чёрт! Ненавижу блондинов!
Что до владения силой Омалиара — наверняка Вернер тоже не владеет ею сам, а может лишь дать кому-то. Хотя фиг знает — жизнь весьма несправедливая штука. Тем более что по крайней мере магический дар (и, вероятно, сильный) у муженька есть, тогда как я — ургх. Пустышка, говорящая скотина в понимании здешнего общества.
И по поводу Хранителя — тоже тот ещё вопрос. Судя по тому, что он нам с Линой втирал — он помогал этим двум венценосным ублюдкам, но зачем?.. Зачем существу, которого богини некогда лишили всего, способствовать их освобождению? Ладно ректор — он герцог, он подданный, человек, в конце-концов — его и лаской, и угрозами, и посулом купить можно, но Хранитель? Ему-то какой резон? Тоже неплохо бы выяснить. Хотя что-то мне подсказывает, что не видать мне ответа на этот вопрос, как ушей своих — вряд ли полубоги делятся своими мотивами с кем бы то ни было… Главное, чтобы он про меня забыл, ибо если за мной будет «приглядывать» полубог, то вряд ли у меня будет возможность что-либо предпринять. Шаг в сторону — расстрел.
И да, главный вопрос: богини и Ховард. Если всемирное зло уже объявилось (а по пророчеству уже должно бы), то почему о нём не трубят везде и всюду? Хотя, опять же, в СССР перед войной многие до последнего игнорировали приближающихся к границе фашистов.
Вобще что из себя представляет этот Ховард? Может, это восьмиголовое чудовище, как в древнегреческих мифах, а может — некто, затерявшийся в толпе, подпольно плетущий свои интриги. Кстати, почему богини не уничтожили его, тогда, когда поняли, что подчинить не смогут? Выходит, они не так уж и всесильны? Или… или просто не хотели по каким-то своим причинам?
Вымученно вздохнула. Боже, скоро голова лопнет от вопросов. А главное, их становится всё больше и больше. И душа — в ошмётках. И никакого ориентира нет — ничего, за что могла бы уцепиться. Держусь на ослином упрямстве.
Промаялась я ещё долго. Горло саднило, горело от жажды, глаза слезились, а пробегающие мимо крысы несказанно «радовали», то и дело заставляя вздрагивать.
М-да уж. Вот и верь теперь, что принцессам хорошо живётся.
Как бы отчаянно я не пыталась уснуть — не получалось, до того болело затёкшее тело. Лишь под утро, перед самым рассветом, я провалилась в бездонную темноту, и не понять, уснула или в обморок упала.
Проснулась от лязга ключа, поворачиваемого в замке. Обычно меня и пушкой не добудишься, но в этот раз воспалённое сознание отреагировало мгновенно.
Высокий плечистый стражник с пивным пузиком — тот самый, что давеча создавал мне лирическое настроение своим храпохрюканьем — с самой что ни на есть серьёзной миной подошёл к обессиленной мне, и, позвенев связкой ключей, стал отпирать колодки.
О даа-а! Это нереальный кайф, скажу я вам — снова почувствовать свои руки и ноги. Правда, на запястьях остались отчётливые синяки, но в тот момент мне было море по колено. Свобода-а!
— Велено сопроводить вас до ваших покоев, — сухо отрапортовал стражник.
Я даже и не пробовала возражать, наоборот — помчалась бы вприпрыжку, впереди планеты всей, но тошнота и общая слабость после «чудесной» ночки этого не позволили. Поэтому я покорно плелась, стараясь унять головокружение и мечтая о ванне.
В кои то веки высшие силы меня услышали: прямо в отведённых мне покоях была готова внушительных размеров тёплая ванна, мыло, местный аналог шампуня и всякие приятные притирания.
— Наверно, это мой ра-ай, — пела я какую-то старую песню, моментально скинув сорочку с халатом и устроившись в тёплой, почти горячей воде, — в лучах оконного све-ета, так близко кажется не-ебо…
— Экхм, — деликатно прервала мои завывания служанка — та самая, что вчера пыталась меня остановить, — Светлого утра, эстресс, — присела в книксене она, — Что же вы камеристок не дождались, они должны были…
— Я сама, — отмахнулась, хмуро взглянув на жещину.
— Но как же… — попробовала возразить она, однако, поймав мой взгляд, промолчала, — Эстресс, его высочество велел поинтересоваться у вас, какой из факультетов вы выбрали. Ответ нужен прямо сейчас.
Я криво усмехнулась. Да уж, выбор просто огромен: из целых двух факультетов! А учитывая то, что, хоть я и люблю искусство, никакими талантами, увы, не обладаю, то мой выбор очевиден.
— Факультет Права, — коротко ответила я.
Кивнув и ещё раз грациозно поклонившись, что странно при её телосложении, горничная (или экономка?) поспешила рапортовать в штаб.
А потом начались сборы…

* * *
То, во что превратили горничные мои сборы, иначе как пыткой не назовёшь. Снимали мерки, бесконечно ушивали невесть откуда взявшиеся платья и ученическую белую форму (белый здесь тоже считается символом чистоты и правды), возились с моими волосами (понатыкали в них столько шпилек, что ёж со своими иголками бы обзавидовался), растирали лицо какими-то мазями (пробовала возмущаться — хоть бы хны), рисовали брови какой-то маленькой кисточкой, а главное — мельтешили по комнате так, словно предстоит конец света. Хотя кто его знает, судя по пророчеству — вполне может быть и так.
Сначала я не обращала ни на что внимания, раздумывая над тем, как мне учиться, если почти месяц занятий я пропустила. А учиться хочется: лодырничать, пользуясь своим новоявленным титулом, я ни в коем случае не собираюсь. Знания — сила, и никогда не знаешь наверняка, принесёт ли тебе пользу та или иная информация или нет. Тем более что в детстве я мечтала стать юристом. Мечты сбываются! Да уж…
— Меня сразу представят как жену наследника? — Задала я главной горничной, Элен, волнующий меня вопрос, — Или всё-таки повременят?
Втайне я надеялась на второе. Не хочу, чтобы вокруг меня крутились всякие подхалимы, как это было с Линой. Лина…
— Нет. — К моей превеликой радости ответила та, — Его величество приурочил официальную церемонию бракосочетания ко дню единства. Весёлый всемирный праздник — там всенародные гуляния, карнавалы… красиво. Пока что о вашем браке знает относительно узкий круг лиц.
Сдержала кривую усмешку. Понятно. Джулиан и его Морт решили планомерно подготовить мир к небольшому инфаркту. А что: Избранная — ургх, жена наследника престола одной из огромнейших империй — ургх, да ещё и работавшая уборщицей! Интересно, какую сказку наплетут.
— Замечательно. — фальшиво улыбнулась я. Куда легче жить, когда за тобой не следят все вокруг.
— Кстати сказать, за вами будут приглядывать оберегатели, — заговорщицким шепотом добавила собеседница, словно прочтя мои мысли.
Я заметно скисла. Ну да, конечно. Чтоб Кате, да хоть раз в жизни повезло? Обломается…
Блаженно прикрыла глаза, представив, как таскаю оху… ох, удивительного муженька за косы. А что, они у него длинные и крепкие — словно созданы для этого.
Наконец, сборы были окончены, нехитрый скарб сложен, и я, сев в уже давно подготовленную карету, отправилась обратно. Мерзкое чувство одиночества и собственной ненужности компенсировалось боевым настроем, который я себе навязала. Готов к труду и обороне! Наверное…

* * *
Как оказалось, к труду и обороне я совершенно не готова, что подтвердил один лишь взгляд на Академию. Заметив ещё издалека этот комплекс высоченных зданий, я почувствовала себя раздавленной букашкой. Чужое место. Всё вокруг — чужое.
Казалось, успела только моргнуть — и вот, стою перед дверью ректорского кабинета. Такое ощущение, будто я вечность здесь не была, и вообще — мне всё приснилось…
Едва эта грустная полусонная мысль промелькнула в моей голове, эту самую дверь (высоченную, явно крепкую) снесло к чёртовой бабушке… и меня вместе с ней.
Вскрикнув, и едва сдерживаясь, чтобы не заматериться, я на полной скорости приложилась затылком об пол, и плюсом в глаз едва не попала щепка от разлетевшейся на куски двери.
— Ой… прости, папуль, — покаянно произнесла какая-то девушка из комнаты, — А вообще, сам виноват. Знаешь же, что…
— А ну, молчать! — Рявкнул ректор так, что у меня уши заложило, — Ты ещё всей Академии расскажи!
Стоп… «Папуля»?..
— Будешь и дальше на меня давить, заставлять, — я расскажу, — упёрлась девушка, — И ненароком уничто…
— Молчать, я сказал!!! — Ещё громче прикрикнул тот, — Вон! И если ещё хоть раз заикнёшься «я не хочу», «не буду» — силком потащу! Ясно?!
— Катись к тьме! — Выплюнула девушка.
— Что?! Да как ты смеешь, так с отцом разговаривать, дрянь?!
Любопытство всё-таки порок, ибо я, уже поднявшаяся и подобравшаяся было, чтобы посмотреть развернувшуюся драму, едва не получила по носу от налетевшей на меня девушки.
По правде говоря, на девушку то, что предстало передо мной, походило отдалённо: сине-малиновые, ядовито-яркие, как жвачка, длинные волосы были дико спутаны и вымазаны чем-то, брови — Брежнев позавидует, и плюсом выкрашены в ярко-красный, лицо белое-белое, как у чахоточной. Завершали всё это великолепие невообразимо огромные несуразные окуляры, делавшие сие создание ещё более чудным, отсутствие груди и фигуры, и наличие местами рваного, переливающегося всеми цветами радуги платья.
Меня чуть кондратий не хватил.
— Прости, — ойкнула девушка, и, приглядевшись, удивлённо добавила: — Кейтлин?
— Да… — протянула я, нахмурившись. Странно, я её вроде не знаю — такое чудо в перьях наверняка запомнила бы. Хотя с последними-то событиями?..
— Не узнаёшь?.. — Лукаво улыбнулась она, и, когда я отрицательно покачала головой, удовлетворённо кивнула, — Это хорошо.
Странное создание.
— Юная леди, я с вами ещё не закончил, — сурово нахмурился ректор, оглядывая масштабы бедствия, — А ну извинись.
— Обойдёшься, — фыркнула девушка, подозрительно знакомым эффектным жестом откинув назад густые волосы, — Вот когда перестанешь видеть во мне и брате товар, тогда — может быть. А пока не обессудь. Каждый получает лишь то, что заслуживает. Кстати, ты меня знаешь, — улыбнулась она уже мне, демонстративно не замечая побагровевшего мужчину, — Приглядись.
Я попробовала ещё раз. Всё: жесты, взгляд, даже некоторые черты лица были знакомы, а голос я уж точно много раз слышала, но понять, кто это передо мной — нет могу. Не могу, и всё тут. Старческий склероз?..
— Я Элли. — Оценив мои потуги, сжалилась собеседница. — Мы с тобой неплохо общались.
— Элли? Какая Эл..? Стоп, Элли? — Удивлённо и ну очень недоверчиво моргнула я, — Не ври. Не может быть.
— Недолго мне осталось терпеть твои выходки, — буркнул ректор, раздражённо взмахнув рукой, отчего разлетевшаяся на кусочки дверь начала собираться в прежнее состояния сама собой.
— Надейся-надейся, — сладенько улыбнулась она ему вслед. — А ты не удивляйся так. — это уже мне, — Да, у нас в семье свои заморочки.
— Я понятия не имею, кто ты и о чём ты говоришь, — ответила та.
— Я же сказала тебе, кто я. Неужто вообще никак не признать? Здорово.
Я прикусила губу, задумчиво разглядывая чудо-юдо, как художественный критик — картину знаменитого живописца. Вобще, если призадуматься, абстрагироваться от пестрящей несуразной яркости, то она впрямь похожа на Элли, но…
— Ты прости, конечно, но Элли, как бы это сказать… пофигуристее будет, — выдала я свой вердикт.
И это мягко говоря. Элли — первая красавица всея Академии, с ней только та Анита, блондинка-воздушница, и может поспорить, да и то, видимо, не очень получается.
Впрочем, мой муженёк менял лица, но этот дар — дар метаморфа — канул в лету, таких один на тысячу. По крайней меря, так было написано в единственной прочитанной мною здесь книге.
— Корсет, при правильном использовании и вкупе капелькой бытовой магии, творит чудеса, — усмехнулась та. — Я хотела ещё наколдовать лишнего жира килограмм с пятьдесят себе, но пока не получилось. Так что отпугиваем мужиков подручными средствами.
Я в ужасе округлила глаза.
— Пятьдесят килограммов жира?! Боюсь даже представить, что могло побудить на такое, — искренне недоумевала я.
— Всё сложно и в то же время до ужаса банально, — не стала та вдаваться в подробности. — Ты, наверное, слышала наш с папой разговор? Не говори никому, пожалуйста. Не хочу, чтобы кто-то знал, что я ректорская дочка.
— Почему? — Удивилась я, — Будут косяки… э, то есть, некоторые оплошности сходить с рук.
— Именно поэтому, — поджала губы та, — Знала бы ты, как бесит уже, что делают поблажки из-за надуманных причин. Словно я не человек, а только титул. Ой, что-то не туда заносит… Извини, больная тема.
Я пожала плечами и кивнула. Стараюсь не лезть в чужие тайны, если они ни коим образом меня не касаются.
— Как тебе императорский бал? — Светским тоном поинтересовалась она, что совсем не вязалось с внешностью.
— Лучше не спрашивай, — помрачнела я.
— А что так? Там красиво обычно. Неужто в этот раз хуже? — Выгнула бровь она.
— А разве тебя там не было? Раз уж ты дочь герцога, — сомневаясь, протянула я.
— Нет, в этот раз я не ходила… по тем же причинам, то вынуждают меня выглядеть, как попугай. — Поморщилась та. — А Лине как?
Я закашлялась.
— Это вряд ли. НЕ хочу об этом говорить, — сглотнув горький ком, хрипло и грубовато ответила я.
Меж бровей собеседницы пролегла крохотная складочка.
— Специально пугаешь? Ладно, не буду лезть с расспросами. — Тактично не стала давить она, — А что к п… ректору идёшь?
— Меня зачислили на факультет Права, — кисло улыбнулась я.
Да уж, огромный повод для радости.
— Что, правда? — собеседница удивлённо и недоверчиво вскинула брови, — Я думала, у тебя не хватает средств, там же целое состояние выплатить за год надо… Да и вообще, учебный год уже месяц как идёт, как же тебя зачислили-то?
— Можно и об этом я умолчу? У всех свои секреты, Элл.
— Заинтриговала, — как-то прям по-детски обиженно выпятила губу та, — Ладно, конечно. Заглядывай, кстати, после работы, уже дня три не собирались.
После той памятной пьянки мы действительно нередко собирались в комнате у Элли или у Лины, иногда чисто девичьим коллективом, иногда звали Вернера, Дерека и Риана. Это были приятные дружеские посиделки с разговорами, вкусностями, игрой в карты, шутками с магией и зельями.
Я с натянутой улыбкой кивнула.
Вряд ли когда-либо теперь я смогу жить спокойно в этом мире.
— Мне пора. Светлого дня. — Пожелала я, открывая дверь.
— И тебе.

* * *
В ректорском кабинете ничего не изменилось. Тьфу, о чём это я? Что могло измениться за день?
Ещё буквально минуту назад представший разъярёным до предела, мейстр Тейнаг, моё ничутьнеуважаемое пузатенькое начальство уже спокойно попивая какой-то напиток. Едва я вошла. меня пригвоздили к полу таким рентгеновским взглядом, что мурашки проползли по коже. Так учёный бактерию в микроскоп разглядывает.
— Светлого дня, мейстр, — сухо поздоровалась я, без приглашения усаживаясь напротив.
— Светлого, эстресс, — последнее слово он произнёс с особой интонацией, как бы подчёркивая мой новый статус, и вместе с ним — моё наибольшее поражение. — Перейдём сразу к делу: я не горю желанием отвечать на вопросы, которые могли возникнуть у вас ко мне за прошедшую ночь, так что предлагаю обсудить вопрос вашего обучения в Академии.
Да без б, мужик. Дались мне твои откровения — а то я не знаю, как и чем люди покупаются.
— Как мне сообщили, вы поступаете на факультет магического Права. — Тем временем продолжал он, — Ваше обучение оплачено, причём с небольшой надбавкой, так что условия для вас созданы лучшие из возможных здесь. Мне тонко намекнули, что самое важное — чтобы вы не выходили за территорию Академии, всё остальное на ваше усмотрение. Можете учиться, а нет — так нет. Всё равно это образование вам в дальнейшем не пригодится. Всё вышеперечисленное вас устраивает?
— Вполне, — поджала губы.
— В таком случае, вот ваше расписание. — Он протянул мне исписанный квадратный кусок бумаги или пергамента, — Ваша комната — сто двадцать вторая. Ваш гардероб и прочее уже доставлено в комнату. Светлого дня, эстресс.
Странно: уж коли такой угодливый для короны, мог бы и к жене наследника подлизаться. Ан нет, даже не пытается. Впрочем, кто я такая? Так, переходник, чтобы ток поступал…
Отбросив такие мысли (разберусь, успеется), довольно быстро дотопала до своей комнаты. Она легко открылась — значит, пропускная магия уже настроена на меня.
— Ты-то что здесь делаешь? — Меня с ног до головы смерили презрительным взглядом, — В комнатах адептов убираться не нужно, если ты не знаешь. Подожди-ка, как ты дверь открыла?.. Они же пропускают только тех, кто… — и умолкла на полуслове.
— Если скажешь, что это тебя вдруг подселили мои покои, я разнесу эту Академию к тьме, — хмуро добавила блондинка.
Её я тоже имею «счастье» знать. Анита, воздушница, мисс «визги на ультразвуке».
Чёёрт…
Именно в такие моменты я убеждаюсь, что песец — единственный, кто со мной везде и всегда.
Как будто без того мало «радости» в жизни, право слово!

* * *
Вздохнув, я присела на свободную кровать, усталым взглядом мазнув по шкафу, «вделанному» в стену.
Кровать очень мягкая, даже мягче, чем у меня дома, застеленная приятной к телу постелью (что-то похожее на шёлк?), обстановка в комнате довольно уютная: явно дорогой ковёр, два маленьких круглых столика и красивые стулья с высокими спинками и изогнутыми ножками, красивые тяжёлые шторы, два шкафа, стены с панелями, довольно большое пространство и плюсом маленькая дверь, вероятно, ведущая в ванную. И это при том, что даже у преподавателей ванная общая! Шикуем?.. Вот, она, средневековая версия номера «люкс». Правда, с неприятным довеском в виде блондинистой воздушницы.
Последняя, кстати, всё то время, пока я осматривала свою новую тюрьму, буравила меня настороженным взглядом, расчёсывая длинные, очень красивые волосы цвета золота.
— С чего бы это такие перемены? — Вдруг прервала тишину она, чуть прищурившись, будто сканируя взглядом, — Ещё вчера была уборщицей, и тут в друг поселяют в платные комнаты, причём в лучшую из них? Не просветишь, почему?
— А должна? — Выгнула бровь я, несколько апатично покосившись на собеседницу.
«Явно не по той же причине, что и ты» — Хотела было добавить я, но сдержалась. Хочется, конечно, на ком-нибудь сорваться, но потом проблем не оберёшься. И вообще, я человек мирный… до определённого момента.
— Да вот, просто интересно, — деланно равнодушно пожала плечами Анита, увлечённо рассматривая свои длинные коготки, — Тут горничные вещи твои в шкаф раскладывали, я уж было подумала, что принцесса какая-нибудь ко мне подселяется. А тут вон какой… «сюрприз».
— Знаешь, среди нас, ургхов, говорят: Не тычь носа в чужое просо. — флегматично отозвалась я, зевнув и, скинув балетки, расположившись на кровати.
Дурацкий корсет. В нём даже лежать неудобно. А про многослойные юбки я вообще молчу.
Воздушница как-то странно поморщилась, явно не улавливая связи между своим вопросом и чужим просом.
— Так, значит, — поджала губы она, — Ну ладно, дело твоё. Тогда сразу о главном: на мою половину ни ногой. Хоть раз притронешься к моим вещам — вылетишь отсюда, причём во всех смыслах. Мужиков сюда не водить… хотя да, о чём это я, — демонстративно осмотрела меня с ног до головы, мол «кто на такое позарится», — И подруг тоже. Не шуми и не мешай мне. В ванную утром я иду первая. Всё ясно?
На ближайшее время лимит моих эмоций исчерпан, так что я даже возмущения не почувствовала.
— С первыми двумя условиями согласна и требую в свою очередь от те?