Современный человек: в поисках смысла

сознание, по Юнгу, может получать информацию только из двух источников – из внешнего мира (так поступают экстраверты) и из внутреннего мира (так поступают интроверты

Трансформация, говорит Юнг, и есть новое средство лечения, оно есть истина всякого лечения. В самом деле, и катарсис, и объяснение, и воспитание есть некая трансформация. Всякая трансформация (т. е. и катарсис, и объяснение, и воспитание в том числе) происходит в результате общения. В наше время это общение врача с пациентом и вообще общение людей друг с другом. Но если люди, в сущности, одинаковы, то тогда не может быть никакой трансформации. При взаимодействии одного, похожего на другого, ничего не происходит, будет только слияние. А значит, уже в самом начале развития люди бы просто слились в нечто одно, в стадо, и никакой истории, никакой эволюции бы не было. Однако то, что все же эволюция произошла и происходит сейчас, свидетельствует о том, что люди изначально отличаются друг от друга.
Трансформация при общении, как и химическая реакция, возможна, только если взаимодействуют два различных вещества (существа). Эти различия могут не осознаваться, т. е. быть бессознательными. Но это бессознательное совершенно иного рода, чем то, о котором говорил Фрейд. С одной стороны, это бессознательное индивидуально, уникально для каждого человека, с другой – оно проявляется только в общении. Оно является и условием общения, и его результатом. Индивидуальность человека – также и условие, и результат общения. Причем это общение бессознательное. На сознательном уровне врач и пациент могут стремиться к одному, но на бессознательном уровне это встреча двух индивидуальных бессознательных. От того, как эти бессознательные будут взаимодействовать друг с другом, зависит и трансформация, и результат лечения. Одним из признаков удачного лечения, по Юнгу, является «чувство самого врача», чувство, что сам он также изменился, многому научился у больного, что его опыт увеличился, его бессознательное обогатилось. Чем с большим количеством людей общался человек, чем более истинно, более продуктивно это общение, тем больше изменяется человек в результате этого общения, тем богаче и индивидуальнее становится его собственное бессознательное. Это бессознательное индивидуально, но в то же время коллективно. Индивидуальность существует как преломление общего, а общее – не иначе как в индивидуальном преломлении.

Все методы истинны, считает Юнг, и незачем врачам бороться друг с другом, гораздо лучше будет соединить все эти подходы в один, выстроить историю души, которая проходит через ряд ступеней, эволюционирует. А затем нужно найти следующую ступень ее развития. Юнг предлагает свое видение этой новой стадии, но только прежде нужно понять, на чем остановилась предыдущая стадия. Кажется, что процесс уже завершен у Адлера, ведь «быть нормальным человеком есть самое полезное и целесообразное, что можно придумать. Однако понятие “нормальный человек”, как и понятие “адаптация”, является ограниченным, предполагая нечто усредненное. Приспособление является желанной целью, например, для тех, кому тяжело дается умение ладить с миром или же кто из-за своего невроза не в состоянии вести нормальное существование. “Нормальный человек” – идеальная цель для неудачников, для всех тех, кто находится ниже общего уровня приспособленности. Однако для людей, которые способны на большее, чем средний человек, для людей, которым совсем не трудно добиться успеха, добиться более чем скромных достижений, для них идея или моральное принуждение ничем не отличаться от “нормальных” людей является, по сути, прокрустовым ложем, непереносимой смертельной скукой, бесплодным, безнадежным адом. Поэтому наряду с тем, что существует немало невротиков, которые заболевают из-за невозможности стать нормальными, есть и такие, которые, напротив, больны потому, что они просто нормальные… Достижение социальной адаптации не является стимулом для людей, которым она дается с детской легкостью… То, что для одних является освобождением, для других – тюрьма». Поэтому задача врача и пациента – индивидуализация. За счет чего же она может быть достигнута? Ведь все прежние теории не предполагают изначальной индивидуальности человека.

Фрейд проделывает хирургическую операцию, но оставляет человека с огромной раной. Когда человек обнаруживает, что «самые чистые и самые святые наши воззрения покоятся на темных основах», то его охватывает растерянность. Он теперь, конечно, не привязан к аналитику, но в то же время уже и не знает, куда ему употребить свою свободу. Человек становится циничным и злым, во всем он видит только тень. И это ведет его к новой болезни – отчаянию.
Если лечение катарсисом начинается с греха и кончается привязанностью, то лечение объяснением начинается со свободы и кончается отчаянием. Это же можно наблюдать и в истории. Греховность человека – изначальная посылка всех религий, эти же религии привязывают человека к себе, предлагая различные способы «спасения». Новое время начинает с отказа от спасения и от религии, оно начинает со свободы, с объяснения религии, с желания спастись собственными силами, но этот энтузиазм в конце XIX века сменился отчаянием. Шопенгауэр создает пессимистическую философию, Ницше говорит, что «Бог умер», и ищет новых Богов, сам Фрейд открывает, что в основе стремления к жизни лежит стремление к смерти.
Но вот тут-то Юнг и говорит, что само это отчаяние тоже продукт инфантильной психики, которая полагает, что «светлого, поскольку оно объясняется теневой стороной, отныне не существует». Напротив, утверждает Юнг, «без света нет тени, без доброго нет злого, и наоборот». «В системе разъяснения явный пробел, который устраняет бывший ученик Фрейда – Адлер… Он не оставляет беспомощным ребенка в болезни с его ценным, правда, пониманием, а пытается сделать его, используя все воспитательные средства, нормально приспособленным человеком. Это делается, очевидно, на основе убеждения, что социальное приспособление и нормализация есть желанная цель». После того как все темные стороны души раскрыты, человека надо убедить, что, несмотря на все это, он обладает ценностью, что он может быть счастлив, может стремиться к идеалам. Адлер начинает там, где закончил Фрейд, он начинает лечить отчаяние и это отчаяние называет «комплексом неполноценности».
Человек в этом состоянии беспомощен, он считает себя сосредоточием мирового зла, считает себя ни на что не способным, неудачником. Он все время сравнивает себя с другими людьми, которые кажутся ему более удачливыми, более совершенными. Задача терапии здесь – убедить человека в том, что и он может многого добиться, что он ничуть не хуже других. Особенно к комплексу неполноценности, по Адлеру, склонны люди с физическими недостатками и те, кто не осуществил своих притязаний. Фрейд не проводит различий между «Сверх-Я» у отдельных людей. «Сверх-Я» – это просто нормы и идеалы. Но ведь они у всех разные. Допустим, голодный человек получает в подарок красивую картинку, но он предпочел бы горбушку хлеба. Или, например, влюбленного выбирают президентом Соединенных Штатов, но он бы предпочел заключить в объятия свою возлюбленную. Поэтому Адлер называет свою теорию «индивидуальной психологией». Он исследует те притязания, которые выдвигает личность, и либо подбадривает человека, подвигает его на их осуществление, либо «переводит на другие рельсы». Человек ведь должен сам выбирать себе идеал, а не стремиться к тому, что ему навязали в качестве идеала. Всякий будет ощущать себя полноценным, если он в какой-то, пусть даже очень узкой области, превзошел других. Задача терапии здесь найти ту область, где данный человек способен реализовать себя, достичь своего идеала и в качестве «удачника» быть признанным другими людьми. Достижение признания, достижение определенного социального статуса является целью терапии убеждения.

человек – нечто гораздо более сложное. Поэтому катарсис не всегда помогает. У катарсиса есть два основных недостатка: во-первых, человек все чаще и чаще начинает испытывать потребность в катарсисе, он привязывается к исповеднику или доктору-психологу. Если те отказывают ему в исповеди, болезни возвращаются. Лечение катарсисом всегда временное средство. Катарсис, исповедь, «отпускает грехи», но он (она) не может сделать так, чтобы человек самне грешил. Человек не становится самостоятельным, а, наоборот, зависит от катартических институтов. Привязанность – хорошее средство в традиционных обществах, но не самое подходящее для современного человека, который желает быть свободным. Кроме того, есть бессознательные содержания и аффекты, которые не поддаются катарсису, т. е. они никогда не могут быть осознаны. Они всячески сопротивляются тому, чтобы стать сознательными. Это, как понял Фрейд, инфантильные содержания, находящиеся так глубоко, что зрелый человек не в состоянии до них добраться. Два этих недостатка, по сути, идут из одного истока. Инфантильные содержания, которые не осознаются, и являются причиной привязанности, так как привязанность тоже детское чувство, это привязанность ребенка к родителям; Фрейд раскрыл ее, когда обнаружил, что за ней стоит перенесение (трансфер) – перенесение чувств ребенка к родителям на личность врача (или другого лица).
В открытии трансфера состоит главная заслуга Фрейда. Если предшествующие институты в обществе, занимающиеся душой, раньше обходились только катарсисом (и сам Фрейд вместе с Брейером поначалу лечил катарсисом), то открытие трансфера стало новым шагом. Фрейд открыл не только трансфер, он основательно изучил его природу. В этом ему прежде всего помогло толкование сновидений. По Фрейду, инфантильные содержания, не поддающиеся осознанию, носят инцестуальный характер. А именно, существуют комплексы Эдипа и Электры – привязанность мальчика к матери, а девочки – к отцу. Это предполагает также, что ребенок с самого рождения обладает сексуальностью, что в нем от природы заложено сексуальное влечение – libido, которое не является вытесненной эмоцией или тайной. Поэтому Фрейд усложняет структуру души. Если раньше существовало только сознание и бессознательное, то теперь Фрейд говорит о сознании, предсознательном (т. е. о том, что может быть введено в сознание с помощью катарсиса), и собственно о бессознательном, т. е. о влечениях, имеющих безличную природу (Фрейд называет их так же безлично «Оно»). Более того, само сознание теперь сводится к восприятию, это то, что отвечает за ориентацию во внешнем мире. Сила же, которая вытесняет и затем препятствует осознанию, нечто, отличное от сознания, это сила интериоризованных норм, традиций, идеалов, и она называется Фрейдом «Сверх-Я». Метод Фрейда, говорит Юнг, это метод разъяснения. Он не просто освобождает больного от того, от чего может освободить, он разъясняет больному причину его привязанности к врачу, показывает ему, что, несмотря на взрослый вид, он все еще остается ребенком, и призывает освободиться от детских комплексов, встать наконец не собственные ноги. Метод Фрейда, говорит Юнг, похож на хирургическую операцию, ибо Фрейд не только лечит то, что лежит на поверхности, но проникает в глубины бессознательного. Этот метод к тому же болезнен, так же, как хирургическая операция, ибо пациент часто бывает шокирован тем, что ему открывается: например, когда обнаруживается, что он желал инцеста с матерью или хотел убить из ревности отца или братьев и сестер. И, более того, его поведение определялось этими желаниями. Часто обнаруживается, что мужчина женится на женщине только потому, что она похожа на его мать; враждует с мужчинами только потому, что они напоминают отца. Люди всю жизнь живут, пытаясь воплотить детские фантазии, вместо того чтобы реально смотреть на вещи, жить действительно свободно. Все это проявляется и в истории. Так, религия, по Фрейду, это «эдипов комплекс человечества». Религиозное сознание, господствующее большую часть истории, должно уступить место новому, взрослому, зрелому сознанию, подобно тому, как индивидуальный человек также должен наконец от детских фантазий перейти к самостоятельной жизни.

Фашизм – прорыв бессознательных сил, это реакция на то, что немцы недостаточно самореализовались, подавляли свои возможности, не прислушивались к бессознательному, своей традиции, своей культуре. Если бы они это сделали, бессознательное проявилось бы в их душах не в виде хаоса и неконтролируемых влечений, не вместо разума, а, наоборот, нашли бы разумные и подходящие формы для реализации. Альтернативой уничтожению разума во имя бессознательного, возрождению язычества против христианства является как раз сознательное примирение язычества и христианства, разумное познание бессознательного. Сознание нельзя отрицать, так как это единственное, с чем мы непосредственно имеем дело, бессознательное доступно нам только посредством сознания. Но, с другой стороны, сознание существует не для игнорирования бессознательного, как это часто полагают, а как раз для познания бессознательного. Разум дан не для борьбы с неразумным, а для познания неразумного. Когда воля направляется не для познания, а для борьбы с бессознательным, бессознательное все равно берет верх, и дело кончается безумием. Фашизм правильнее рассматривать и как триумф бессознательного, и как порождение разума. Потому что и разум без бессознательного, и бессознательное без разума одинаково плохи. Познание же бессознательного, познание разума и процедуры их примирения в каждом случае и есть дело психологии. Как уже было сказано, история знает много концепций сознания и бессознательного, много теорий их взаимоотношений, много техник их примирения.

Раньше ничего подобного не было, представления о душе были устоявшимися, а сама душа – «более ленивой». Это, конечно, не означает, что предшествующие поколения не знали «бурных страстей». Нет, их страсти были ничуть не меньше современных, просто они протекали в определенных устойчивых границах. Раньше люди были довольны уже, например, тем, что им отпускали грех, этого было достаточно для того, чтобы чувствовать себя счастливыми.
Современному человеку этого недостаточно, он ставит себе иные цели, выше поднимает свою планку. Его душевная жизнь не сильнее, не энергичнее, чем душевная жизнь человека прошлого, она просто богаче. Однако здесь, возможно, кроется еще одно недоразумение. Современный человек – это не просто человек, который живет в наше время. Можно жить в наше время и даже нахвататься модных идей, но все же оставаться дикарем. «Современные» часто испытывают искушение перескочить через все предшествующие стадии развития души, «современные» хотят пренебречь опытом всего человечества, а это, по Юнгу, невозможно. Юнг называет таких людей «тоже-современными». Современным мало родиться (рождение – лишь задаток, потенция), им нужно стать (т. е. реализовать эту потенцию). К сожалению, не все реализуют свои возможности и страдают от этого. Находясь в бессознательном, эти возможности постоянно так или иначе дают о себе знать, толкают человека к самореализации, «выплывают» в сновидениях, в некоторых действиях и т. п. Если человек остается глух к этим намекам, то его постигает болезнь.

в Новое время отвергали как ненужные оккультные науки, и только в XIX–XX веках наконец-то поняли, что запутанные средневековые трактаты содержат определенную логику, что их авторы, сами того не зная, в полупоэтических образах постигали то, что только сейчас постигла современная наука. Астрология лишь констатировала факт влияния планет на человека, но лишь в XVIII веке более или менее определенно было показано, в чем состоит это влияние, каковы его границы, каковы его причины и т. д. Люди все больше стали отходить от формулы «Чего не понимаю, того не принимаю», стали накапливать непонятные факты, а потом создавать теории для их объяснения. Так, величайшим событием в истории Юнг считает открытие «бессознательного», которое было совершено Лейбницем. Многие странности человеческого поведения, которые не поддавались объяснениям с помощью разума, сознания, получали объяснение с помощью предположения, что человек, кроме сознательных восприятий, имеет и восприятие бессознательное. О бессознательном говорили и Кант, и Шопенгауэр, и Ницше. Но Фрейд исследовал бессознательные процессы более подробно. Несмотря на разногласия, Юнг оценил вклад Фрейда в психологию по заслугам, поскольку Фрейд открыл новые горизонты в психоанализе, и последующие психоаналитические школы благодаря ему сделали дальнейший шаг вперед.

За каждым духом и за процедурой его изгнания или привлечения стоит тот или иной психический процесс. Поэтому часто современная психология может поучиться у примитивных народов использовать те или иные выработанные ими техники. Например, некоторые танцы дикарей могут показаться бессмысленными, но психолог видит, что в этих танцах достигается катарсис. Сами же дикари этого не знают, они знают лишь, что «дух племени послал им облегчение». Прошли тысячелетия, прежде чем человечество от простого исполнения тех или иных обрядов пришло к необходимости их понимания. Поначалу, в Новое время, все старое отвергалось как бессмысленное. Отвергалось все, что раньше исполнялось под влиянием авторитета, прежде всего авторитета традиции. Модернизм отвергал и традицию, и авторитет.
Авторитет считался несовместимым с разумом. Разум требует исполнения только того, что сам понимает, авторитет же требует исполнения даже того, что не понимает. Новое время требовало ничего не принимать на веру. Это, по Юнгу, неплохое стремление, и все же оно содержит возможность заблуждения. Нельзя однозначно отвергать все авторитеты. Ведь авторитет может быть не только источником заблуждений, глупостей, бессмыслицы, но и источником истины. Более того, люди не стали бы хранить ту или иную традицию, если бы она не имела смысла и была бы бесполезной. Поскольку люди хранят ее и мы в различных формах и обществах находим сходные традиции, сходные техники, приемы, ритуалы, обряды, то можно предположить, что эти традиции содержат какой-то скрытый пока для нас смысл.

Он подходит к психологическим теориям особым способом, а именно считает неверным начинать психологическую теорию «с начала», «с пустого места», как будто раньше не существовало никаких воззрений на душу. А ведь именно так поступали многие психологи, они видели в своих теориях нечто совершенно новое, революционное и пренебрегали всем предшествующим опытом. По Юнгу, сам психоанализ, и, в частности, его аналитическая психология, появляется скорее как обобщение прежнего опыта, как итог огромной исторической традиции. Поэтому прежде, чем строить «новую» теорию, нужно разобраться с теориями старыми, иначе велика возможность заново «изобрести велосипед». Другой важнейшей составляющей юнговского мышления является убеждение, что онтогенез повторяет филогенез. Это убеждение появилось в XVIII веке и высказывалось уже Сен-Симоном. Оно стало общим местом в XIX и XX веках. Но зачастую мыслители начинали именно с онтогенеза, исследовали человека, а уж затем стадии его развития экстраполировали на историю. Юнг же поступает противоположным образом: сначала исследует историю, так как она масштабнее и здесь не нужен такой «микроскоп», который требуется для исследования истории одного человека. Эволюция души повторяет эволюцию психологии всего человечества. Но подобно тому как мы замечаем, что история «ускоряется» (на прохождение первых стадий требовались тысячелетия), так и в эволюции души отдельного человека наиболее регидными становятся первые стадии.