Ольга Бартошевич-Жагель

К позднему Средневековью уже сформирован визуальный канон, очевидный как для художников, так и для их аудитории. И в жизни, и на картинке одежда или другая вещь в полоску часто сигнализирует о том, что их владелец находится за пределами социума: он может быть осужденным (всевозможные мошенники, фальшивомонетчики, клятвопреступники и просто разбойники), больным (прокаженные, безумцы и умственно отсталые), заниматься черной работой (слуги) или позорным ремеслом. Помимо стандартного набора «жонглеры-проститутки-палачи», изображения сообщают и о других недостойных занятиях; среди их представителей — кузнецы (ведь известно, что все они колдуны), мясники (потому что они кровопийцы) и мельники (скряги и спекулянты!).

Полоска никогда не приходит одна. Она «функционирует» и являет свой смысл только в сопоставлении или противопостав­лении с другими текстурами — это прежде всего однотонные и многоцветные поверхности, а также ми-парти [20], шахматный рисунок, расцветка в крапинку или в виде ромбов. В любом изображении полосатая одежда создает идею отличия, отклонения, тем самым акцентируя внимание на том, кто в нее одет. Как правило, это негативный акцент. Но бывает и так, что картина лишена этой манихейской однозначности, и тогда полоски несут значение чего-то амбивалентного и даже двусмысленного.

Так, Иосифа очень часто изображают в полосатых шароварах — в XIV веке такие штаны были популярны в Рейнском и Мозанском регионах, затем эта мода проникла в Северную Германию, долину Рейна, Нидерланды и Швейцарию. Вплоть до 1510–1520-х годов полосатые штаны довольно часто становятся объектом изображения в витражах, книжной миниатюре и на гобеленах. В последующие годы они почти полностью исчезают, за исключением нескольких гравюр XVII века [23].