Лакуна

Виновато радио. Оно заставляет всех одновременно испытывать одно и то же. Вместо миллионов различных мыслей — одна глобальная навязчивая идея. Радио вызывает инстинктивную реакцию.

— Если стоишь в куче навоза, кто-то должен признаться, что она воняет. А конгрессмены уверяют нас, будто это не выгребная яма, а луг с лютиками. И художников заставляют врать.
— Хорошо, но что если обязанность художника — всего лишь развлекать публику? Отвлекать от вони, называя выгребную яму лугом. Что в этом дурного?
— Тогда никто не выберется из этой кучи. Вот что плохо. Так и будут стоять по колено в навозе, наперебой нахваливая лютики.

Иногда история раскалывается и на одно-единственное мгновение беспомощно замирает, как полено, которое топор рассек надвое, и половинки держатся на последней щепке, чтобы в конце концов распасться и рухнуть на землю.

длинный плоский живот — словно тортилья из белой муки, а прекрасные ноги, вытянутые во всю длину на крошечной кровати, превосходят самые буйные фантазии.

Мать разрешила ему взять всего два чемодана: один с книгами, другой с одеждой. Если уж на то пошло, вещи брать вообще не стоило: он быстро вырос из них. Надо было взять два чемодана книг.

— Тебе-то о чем беспокоиться? У тебя есть Энрике.
— Ты так брезгливо произносишь его имя, будто это какое-то постыдное заболевание.

«Первая часть жизни — детство. Вторая — детство твоих детей. А третья — старость».

Протягиваешь свое смятое сердце и видишь, как его каждый раз бросают в мусорную корзину.

Жизнь продолжается, и это раздражает сильнее всего. Те, кого беда обошла стороной, живут себе как ни в чем не бывало, не задумываясь, как им повезло.

Мы не отходили от приемника.
Незадолго до полудня объявили, что победил Гарри Трумэн.
— Памятный день, мистер Шеперд. Сколько бы газетчики ни болтали, языком масла не собьешь. Жизнь все равно возьмет свое.
Я понял, что она хочет сказать. Землю окутал холод, но, как бы трудно ни приходилось, зима все равно пройдет. Я развел для нас огонь в камине. Сосед через дорогу сломал старый каретный сарай и свалил доски в кучу у тротуара.
Миссис Браун скатала «Вашингтон пост» в трубочку и помахала газетой в воздухе. Ее глаза озорно поблескивали.
— Вот вам на растопку, — проговорила она.
Недолго думая, мы побросали в огонь все газеты и журналы и грели руки на огне из громких лжепророчеств. Цветные журналы горели сине-зеленым пламенем. К вечеру дом так прогрелся, что миссис Браун сняла перчатки.
— Не сдавайтесь, — повторяла она. — Вам кажется, будто вы знаете, что надежды не осталось, но это не так, мистер Шеперд. Вам этого знать не дано.