Галина Юзефович рекомендует

Несмотря на формальное сходство со всеми великими текстами о первом опыте любви, в действительности роман Салли Руни им совершенно перпендикулярен. Едва ли не впервые в истории мировой литературы она решается показать первую любовь как заведомо конечный, а потому болезненный и вместе с тем нормальный и здоровый процесс. И именно это (а вовсе не только превозносимые многими критиками цепкая наблюдательность и фактологическая точность) делают Салли Руни главной на сегодня писательницей поколения миллениалов — первого, в сущности, поколения, принявшего идею отношений как чего-то, имеющего естественный жизненный цикл, рождающегося и умирающего в свой срок. Поколения, воспринимающего несчастливую любовь как драму, но никак не трагедию.

В первое постсоветское собрание сочинений Агаты Кристи, публиковавшееся на протяжении 90-х годов, контрафактным образом вошло несколько романов ее старшей современницы Патриции Вентворт — и этот факт многое нам сообщает о творчестве последней. В самом деле, романы о бывшей гувернантке, а ныне частном сыщике мисс Мод Сильвер, увлеченной вязальщице и любительнице викторианской поэзии, напомнят читателю истории о любопытной старой деве мисс Марпл (она, кстати, мелькает на страницах одного из романов Вентворт в виде камео). Доброжелательная, практичная, небогатая, во многих отношениях трогательно простодушная, но вместе с тем удивительно прозорливая и наблюдательная мисс Сильвер воплощает собой традиционные — такие основательные и надежные — добродетели английского среднего класса.

Томми Бересфорд и его жена Пруденс или, как зовут ее друзья, Таппенс (в некоторых русских переводах прозвище героини передается как «Двушка») — не самые известные герои Агаты Кристи, но одни из самых симпатичных. Томми и Двушка начинают свою карьеру частных сыщиков сразу после Первой мировой, движимые простой и немного наивной жаждой денег и приключений. В сущности даже повзрослев, поженившись и преуспев на выбранном поприще, во всех романах цикла (самого, наверное, смешного и гротескного у леди Агаты) они все равно остаются теми же веселыми и легкомысленными авантюристами с неутолимой тягой к погоням, риску, перестрелкам и переодеваниям.

Первый (и сразу неимоверно успешный) роман известного орнитолога Делии Оуэнс тоже рассказывает о бегстве к природе, только, если так можно выразиться, в обратном направлении. Его героиня Киа с детства живет отшельницей на болотах, и ее лучшие друзья — тамошние рыбы, птицы и земноводные. Однако, взрослея, Киа вступает в контакт с человеческим миром, встреча с которым для нее становится таким же определяющим дальнейшую судьбу испытанием, каким поход по юго-западной тропе оборачивается для четы Винн.

В отличие от «Соленой тропы» и «Дикой» книга известного альпиниста, журналиста и писателя Джона Кракауэра — это история не победы, но поражения. Гибель молодого Криса Макэндлесса, юноши из хорошей семьи, в какой-то момент решившего отказаться от всех благ цивилизации и отправиться в одиночестве пешком на Аляску, становится для Кракауэра поводом поговорить об оборотной — куда более трагической и мрачной — стороне порывов к абсолютной свободе.

Самая известная, пожалуй, книга о физическом бегстве от внутренних проблем. Потеряв мать, пережив болезненный развод и не менее болезненный роман с дурным человеком, героиня — эксцентричная, невротичная и безбашенная — решает отправиться в долгое пешее путешествие вдоль всего американского побережья. А выпавшие на ее долю тяготы и испытания становятся идеальным способом привести в порядок голову и чувства.

В своей автобиографической повести создатель «Мухи-Цокотухи» и «Бибигона» Корней Чуковский рассказывает о не самом простом для него времени. Незаконнорожденный сын прачки, в тринадцать лет герой оказывается изгнан из Одесской гимназии по так называемому «закону о кухаркиных детях», фактически закрывавшему выходцам из низших классов доступ к образованию. Однако пережив краткий период безделья и отчаяния, герой берет себя в руки, находит работу начинает учиться самостоятельно. Смешная, полная точных исторических деталей, изумительно яркая по языку книга Чуковского — это одновременно и роман взросления, и нарочито непафосная, но от этого еще более убедительная история победы над обстоятельствами, и волшебное окошко в солнечный мир Одессы рубежа XIX-XX веков.

Анне-Катрину Вестли называют «бабушкой всей Норвегии», а на ее книжках выросло уже несколько поколений читателей по всему миру. Герои самого известного цикла Вестли — это семья, состоящая, как можно заключить уже по названию, из мамы-домохозяйки, папы-водителя, их восьмерых детей (все с именами на букву «М») и бабушки, переехавшей к ним из деревни. Все они ютятся в крошечной квартирке — одна комната и кухня (которая на ночь превращается в родительскую спальню), донашивают друг за другом одежду и полностью зависят от папиного грузовика — единственного источника семейных доходов. Однако все это вовсе не исключает веселья, игр, приключений и даже поездок в отпуск к морю — на том самом грузовике, естественно.

Мы привыкли думать о дневнике Анны Франк, еврейской девочки из Амстердама, погибшей от рук нацистов, в первую очередь как о памятнике жертвам Холокоста. С этим не поспоришь, однако помимо прочего «Дневник» Анны — это еще и очень живой, обаятельный и трогательный человеческий документ, живой голос тринадцатилетнего подростка, на два бесконечных года оказавшегося запертым в тесной квартирке, в постоянном страхе и зачастую без самых необходимых вещей. Мы знаем, что история Анны закончилась трагически, однако свою персональную битву — за образование (все время в Убежище Анна продолжает учиться), за отношения с близкими, за право на самоуважение, за душевное здоровье — за распорядок дня, в конце концов, она выигрывает с блеском, подавая нам всем пример стойкости в самых драматичных обстоятельствах.

Среди сокровищ русской классической литературы не так много текстов по-настоящему смешных. Тем ярче на этом сумрачном фоне сияет звезда Аркадия Тимофеевича Аверченко, одного из самых остроумных писателей всех времен и народов. Большинство читателей знает Аверченко по его рассказам (самый знаменитый из них, «Неизлечимые», обогатил нашу речь крылатым выражением «и все заверте…»). Однако помимо них перу Аверченко принадлежит еще и роман «Шутка Мецената», написанный в самые тяжелые первые годы эмиграции и, возможно, именно в силу этого буквально до краев наполненный ясным, немного ностальгическим светом.

Безобидный на первый взгляд розыгрыш, придуманный компанией обаятельных бездельников-интеллектуалов просто в качестве развлечения, оборачивается для шутников нежданными потерями, в то время как их доверчивая жертва, не осознавая того, остается в выигрыше. И хотя в конце концов героев немного жаль, в процессе чтения вам будет ужасно смешно, а многие пассажи вы наверняка захотите прочесть вслух родным.

Зачем сорокалетний чиновник министерства финансов Иван Александрович Гончаров отправился в далекое и рискованное плаванье на борту фрегата «Паллада», толком не понимал ни он сам, ни его современники, знавшие Гончарова как человека, тяготеющего в первую очередь к комфорту и размеренности. Сам он впоследствии мог объяснить свое внезапное решение стать секретарем главы экспедиции Евфимия Путятина лишь детской любовью к приключенческими романами Фенимора Купера. И тем не менее в 1852 году, повторив в некотором смысле подвиг толкиновского хоббита Бильбо Бэггинса, Гончаров взошел на борт корабля для того, чтобы совершить путешествие вокруг Европы, Африки и Азии, увидеть Портсмут, Мадейру, Мыс Доброй Надежды, а потом и куда более экзотические Манилу, Сингапур и Нагасаки. Книга его путевых очерков — остроумная, наблюдательная, полная очаровательных анекдотов, ярких портретов попутчиков и зарисовок «туземной» жизни, обладает всеми достоинствами «воображаемого путешествия» в духе жюль-верновского Паганеля: сидя в уютном кресле, мы можем в полной мере насладиться радостями и тревогами дальнего плавания на огромном паруснике.

Николай Лесков — едва ли не самая одинокая фигура в русской литературе второй трети XIX века. Он был одинаково чужим и неприятным и для тогдашних «западников», и для их противников «славянофилов», и, возможно, именно поэтому его тексты — нарочито «внепартийные», написанные поперек любой идеологической повестки, сегодня кажутся нам такими живыми и актуальными. «Соборян» сам Лесков считал своим главным и лучшим текстом — и, в общем, небезосновательно. Смешной, трогательный и обстоятельный рассказ о жизни двух священников и одного дьякона в вымышленном идиллическом провинциальном Старгороде, погружает читателя в неторопливую жизнь русской провинции. А совершенно особый, ни на что не похожий лесковский язык, почти буквально воспроизводящий живую, нелитературную тогдашнюю речь, позволяет почувствовать описанную эпоху буквально на вкус.

Обратите внимание, что помимо увесистых «Соборян» у Лескова есть множество текстов покороче, которые отлично подойдут для вечернего чтения вслух с детьми (особенно хороши в этом качестве «Привидение в Инженерном замке», «Зверь» и знаменитый «Неразменный рубль»).

Владимир Галактионович Короленко, возможно, не был лучшим писателем своей богатой на таланты эпохи (он родился в 1853 году, умер в 1921-м), но определенно был одним из лучших — самых благородных, цельных и достойных — людей, живших в то время. Именно эта человеческая особенность Короленко составляет, пожалуй, главное достоинство его мемуаров: читая их, ты чувствуешь, что беседуешь с исключительно добрым, порядочным и вместе с тем простым человеком. Юность на Волыни (сын русского чиновника и матери-польки, Короленко никогда не мог в полной мере определиться со своей национальной принадлежностью), учеба в Петербурге и в Москве, участие в студенческой стачке, а после — череда арестов и преследований.

Отказавшись присягать новому императору, Александру III (всех ссыльных принуждали приносить такую присягу, и для большинства это было пустой формальностью), будущий писатель из относительно комфортной Пермской ссылки через всю Сибирь отправляется в совсем уж небывалую по тем временам глухомань, в Якутию. Однако куда бы ни забросила его судьба, Короленко везде ухитряется адаптироваться к местным условиям, наладить контакт с людьми вокруг и в целом обустроить, обжить, обогреть даже самую неприветливую реальность. Несгибаемый нравственный стержень, открытость миру, устойчивая надежность и трезвый, начисто лишенный экзальтации оптимизм — в «Истории моего современника» читатель найдет все то, чего многим из нас так остро не хватает сегодня.

Если угодно, сборник ранних рассказов Михаила Афанасьевича Булгакова можно прочесть как книгу о выживании в изоляции. Молодой и неопытный выпускник медицинского факультета приезжает в Мурьевскую больницу, что в сорока верстах от уездного города Грачевки, чтобы на практике (и едва ли не в полном одиночестве) осваивать то, что раньше изучал преимущественно в теории. Его окружают диковатые крестьяне с их нелепыми травмами, застарелыми болезнями и вековыми предрассудками, он чувствует трагическую неуверенность в себе, в своих знаниях и умениях, а вокруг во все стороны до самого горизонта простирается однообразный и неприветливый русский сельский ландшафт — или, по выражению самого героя, «тьма египетская». Однако несмотря на все это «Записки юного врача» Булгакова — одна из самых светлых и радостных книг в русской классической литературе.

Главный герой боится, ошибается, оперирует, принимает роды, рвет зубы, понемногу учится, совершает рискованные медицинские (и человеческие) подвиги, растет как профессионал — и в результате выходит из всей этой ситуации бесспорным победителем. Обратите внимание, если у вас есть дети старше десяти лет, «Записки юного врача» идеальны для семейного чтения вслух: один вечер — один рассказ.

Книги Владимира Набокова, блестящие и стилистически безупречные, почти никогда не ассоциируются с обычным человеческим теплом, но «Пнин» — случай совершенно особый. В сущности, это идеальный университетский роман: его главный герой, милый и неловкий пожилой доцент Тимофей Павлович Пнин, специалист по русской литературе и эмигрант первой волны, пытается разными способами вписаться в американскую академическую среду, и каждый раз терпит трагикомичное поражение. Хотя саму историю никак не назовешь веселой, общая атмосфера романа — уютная, слегка обшарпанная, безалаберная и очень эмоционально достоверная — делает его чтением исключительно комфортным и утешительным. «Пнина» не совсем корректно относить к русской литературе в строгом смысле слова: Набоков писал его на английском и, в отличие от знаменитой «Лолиты», не стал самостоятельно переводить на русский. Однако замечательный перевод Сергея Ильина все же позволяет с некоторыми оговорками включить этот роман в отечественный литературный канон.

К Александру Ивановичу Герцену в России относятся без особого энтузиазма. Люди постарше помнят, что его разбудили декабристы, а дальше пошло-поехало, до Октябрьской революции включительно. Следующее поколение о Герцене не знает почти ничего. И это очень досадно, потому что его пространная мемуарная хроника «Былое и думы», охватывающая период с начала 1820-х и по конец 1860-х годов, — это одна из самых мудрых, ярких, афористичных и захватывающих книг в русской литературе. Москва, Петербург, Вятка, Новгород, Чивитавеккья, Ницца, Лондон — бурный темперамент превратил жизнь Герцена в одно бесконечное странствие по миру.

Романтический и едва ли не революционный брак с двоюродной сестрой, политическая и идейная борьба, запутанные адюльтеры, аресты и ссылки, персональные трагедии, пылкая дружба и не менее горячечная вражда, поразительные знакомства (в числе героев «Былого и дум» — Гарибальди, Белинский, Бакунин, да и вообще едва ли не все суперзвезды той эпохи) — событий в жизни Александра Ивановича без труда хватило бы на дюжину приключенческих романов. И обо всем этом Герцен пишет иронично, откровенно, обаятельно и удивительно современно. Словом, если у вас на полке застоялся ни разу никем с 1979 года не открытый двухтомник, самое время стряхнуть с него пыль.

Роман кишиневской писательницы и переводчика Натальи Осояну — нечастый образчик по-настоящему качественной авантюрной прозы в лучших традициях Рафаэля Сабатини или, если угодно, «Пиратов Карибского моря». Действие «Невесты ветра» разворачивается в причудливом мире разрозненных островов, разделенных опасными морскими пучинами, и единственный способ попасть с одного острова на другой — это отправиться в рискованное плаванье на одном из одушевленных кораблей под управлением элегантного и бесстрашного корсара. Тщательно проработанный сеттинг, отлично закрученная интрига, прозрачный выверенный стиль (редкость в сфере жанровой прозы), а для тех, кому придуманный Осояну мир придется особенно по душе, еще два тома продолжений.

Научно-популярные книги, к которым можно было бы без малейшей натяжки приложить определение «захватывающая», встречаются не так часто, но «Праведный палач» историка Джоэла Харрингтона, бесспорно, из их числа. Изучив подлинный дневник палача по имени Майстер Франц Шмидт, работавшего в Нюрнберге в середине XVI века, и дополнив его другими важными документами эпохи, Харрингтон предлагает читателю погрузиться в мир человека этой презренной и вместе с тем совершенно необходимой профессии. Рассказ об одном конкретном палаче, о его внутренних драмах, об удачах, ошибках и попытках увязать свое ремесло с собственным религиозным чувством, в интерпретации Харрингтона становится одновременно и историей палачества в целом, и очерком правосудия и юриспруденции в Средние века, и познавательным исследованием быта, нравов и публичных увеселений того времени.

После смерти старика-отца четверо его взрослых и уже немолодых детей — три сестры и брат — собираются после многолетней разлуки, чтобы обсудить завещание и разделить наследство. Сложнее всего дело обстоит с двумя дачными домиками: отец завещал их двум младшим дочерям, очевидно обделив старших сына и дочь. На первый взгляд решение выглядит оправданным и закономерным: старшие дети давно разорвали все контакты с семьей, в то время как младшие постоянно поддерживали родителей, проводили с ними каникулы и вообще жили общей жизнью. Однако то, что поначалу представляется рутинной внутрисемейной склокой из-за имущества, довольно скоро обрастает драматическими подробностями и взмывает к заоблачным трагическим высотам.

Книга журналиста The Wall Street Journal Джона Каррейру рассказывает о взлете и падении биотехнологического стартапа Theranos, а потому имеет все шансы попасть в книжных магазинах на полки с бизнес-литературой. Однако в данном случае корректная на первый взгляд аттрибуция не столько помогает, сколько дезориентирует: формально оставаясь в рамках почтенного жанра «биография компании», в действительности «Дурная кровь» Каррейру рассказывает о бизнесе примерно в той же мере, что и о мире в целом. И в этом качестве, конечно же, она обращается не столько к читателям бизнес-литературы, сколько к широчайшему кругу тех, кому интересно, как «работает» современность в самом широком смысле слова.